Он видел, что она в самом деле верит, будто он хитростью и кровью приобрел могущество в земле Тов и в Васане только для того, чтобы унизить своих братьев и возвысить Кетуру над Зильпой! Он слушал ее, едва удерживаясь от улыбки. Но потом его вдруг пронзила мысль: а ведь это и впрямь долгое время было его целью. И тут понял, как сильно сам изменился. Того Иеффая, который жаждал лишь отомстить своим недругам в Массифе, больше не существовало. Теперешний Иеффай стремился основать свое царство.
Кетура почувствовала, что мысли Иеффая далеки от нее; вероятно, она догадалась, что происходило в его душе. Все еще полушутя, но уже не без робости она спросила:
– Или теперь ты жаждешь большего? Хочешь стать повелителем четырех стран света?
Иеффай вдруг посерьезнел и ответил скорее своим мыслям, чем ей:
– Не знаю. Мне было хорошо, когда я услышал твой пронзительный крик в поле у Маханаима. Мне было хорошо, когда мы вместе охотились и отдыхали в дикой земле Тов. Мне было хорошо, когда мы стояли рука об руку на вершине Хермона. Но вчерашнее солнце зашло. А сегодняшнее еще за горами.
10
К Иеффаю прибыло посольство царя Нахаша. Пышная процессия выглядела весьма странно среди дикой природы. Послы привезли с собой дары – оружие для Иеффая, ткани и пряности для Кетуры, музыкальные инструменты для Иаалы.
Послание царя гласило: «Так говорит Нахаш, царь Аммона, Иеффаю, судье Галаада. В городе Елеалехе мы условились, что ты в течение года скажешь, что будет между Аммоном и Галаадом: дружба или вражда. Ночи становятся длиннее, вскоре наступит зима, а за ней весна – время, когда цари выступают в поход. Итак, скажи мне, Иеффай, сын Галаада, что будет между нами: общность шатра и циновки или же острие меча».
Иеффай выслушал послание с приветливым лицом и смятенной душой. Хотя по договору он не был обязан давать ответ до весны, требование царя было оправданно. Если мир не будет продлен, Нахашу придется еще до зимы заключить союз с Моавом и Васаном, дабы к весне собрать сильное войско. Глава посольства с напускным простодушием признался Иеффаю, что ему велено вернуться в Раббат-Аммон с ясным заверением судьи в дружбе, а еще лучше – с его дочерью; если же судья предпочтет довериться мечу, то послу следует ехать дальше, к царю Авиру в Васан. Иеффай наигранно-шутливо возразил:
– Здесь, в земле Тов, я не судья Галаада, а главарь отряда «праздных» людей. И война, естественно, прельщает меня больше, чем мир. Однако побудь моим гостем три дня. Твой царь приятен моему сердцу, и я скажу об этом своему мечу, если он начнет излишне меня соблазнять.
Иеффая раздосадовало, что его люди слишком удивились прибытию посольства. В Массифе тоже наверняка о нем прослышали; столь пышная процессия не могла остаться незамеченной. Но больше всего угнетала Иеффая мысль, что он все еще не сказал Кетуре и Иаале о своем разговоре с Нахашем.
В скупых словах он наконец сообщил Кетуре, что царь Нахаш сватает за Иаалу своего сына.
Серые глаза Кетуры расширились от изумления и восторга. К ее дочери сватается сын царя Аммона, избранник Милхома!
Сначала Иеффай вообще не понял, чему она рада. Потом понял и сразу помрачнел. Долгие годы Кетура без единого слова догадывалась о любом движении его души; она думала его думы и тревожилась его тревогами. Теперь же она была так ослеплена, что не видела, какие чудовищные беды обрушатся на них всех, если они породнятся с Нахашем.
Он попытался осторожно ей объяснить, что такое родство неминуемо приведет к войне – внутри Галаада, а возможно, и со всеми остальными коленами Израиля. Она выслушала его, но не поверила и, отмахнувшись от его сомнений узкой сильной рукой, сказала:
– Ну и пусть. Разве ты не справился с сыновьями Зильпы и коленом Галаад, причем в одиночку?
Он понял, что ее боги преграждают ему доступ к ее душе, и не стал продолжать разговор.
Иеффай пошел к Иаале. Он не раз видел, как она по-детски восторгалась лирой, подаренной ей аммонитянами. И попросил ее поиграть ему одному где-нибудь на лесной прогалине. Иаала была рада и польщена. И они тут же отправились в лес. По дороге Иаала на все лады расхваливала новую лиру.
– Какой бесценный дар прислал нам царь Аммона, – сказала она. – Он по достоинству оценил твое величие, мой отец и господин, и склоняется пред тобой и нашим Богом.
Иеффай был тронут. Иаала искренне верила, что дары царя – не что иное, как знак смиренной дружбы. Ей, наивной девочке, не приходило в голову, что за словами и поступками людей могут скрываться своекорыстные цели.