Эта ситуация требовала хитрости, стратегии, которая позволила бы утвердить власть Царства.
— Я примял его приглашение, — заявил я посланнику, — передай императору.
Гонец поклонился и ушел. Умка унес корзину и свиток в хижину.
Я вкратце обрисовал Омуртагу содержание письма, так как из него буквально перло любопытство. Естественно, умолчал роль царства в несчастных случаях новоизбранных патриархов. Там ситуация сложилась так, что патриарха в итоге нет, есть некий совет митрополитов. Такая конструкция обездвижила систему принятия решений. И это играло мне на руку. Рано или поздно византийцы спохватились бы. Так что все разумно. Жаль, что не вовремя.
— От этого приглашения, — начал болгарин тихим грохочущим голосом, — пахнет отчаянием. Император боится растущей мощи Гардарики, и стремится ее обуздать.
— Его опасения не совсем беспочвенны, Омуртаг. Иногда наши амбиции пересекаются, — на моих губах играл призрак улыбки.
Столица Византии служила жизненно важным центром торговых путей, соединяющих мое царство с югом. Эта торговля способствовала экономическому росту и процветанию зарождающейся элиты гардарского царства. Византийская империя с ее централизованной имперской структурой и сложной административной системой, раньше служила моделью для правителей Руси.
Может Император хочет насадить свою структуру управления, а заодно и принять христианство в качестве государственной религии? Возможно. Я не имею ничего против христианства, как религии. Но. Все кроется в этом «но». С точки зрения правителя, религиозный центр не может быть за пределами государства, так как это значит подчинение. Мое подчинение, подчинение всех верующих, а, следовательно, утрата независимости. А утрата суверенитета — это крах всех моих начинаний.
Значит, необходимо завоевать Византию для того, чтобы центр православия был в моем государстве. А это архисложная задача. Либо же не менять славянское язычество и иметь центр этого язычества у себя. Бирки и Рюген должны быть в моем царстве. Одно есть, а остров Рюген захватить легче, чем Византию.
Что ж, решено, быть язычеству вместо христианства. Но официально я пока не буду его утверждать. Всему свое время.
Глава 16
Середина лета 827 г., Балканские горы, охотничья хижина.
За моей спиной осталась охотничья хижина. Солнце отражалось от заснеженных вершин. Я не мог не испытывать чувства благодарности за скромный домик, вымышленных блох и пылкую девушку, спасшую мне жизнь.
Ветер взъерошил мои волосы, принося с собой далекий запах моря. Я и Ходот направлялись в наш военный лагерь. Метик остался с Эсой. Агу не получилось убедить остаться с сестрой. Эстрид еще слаба. Я же направился к столице Болгарского ханства.
Я вспоминал вчерашний разговор с Омуртагом. Он перед отъездом, как бы невзначай, спросил о Триумвирате и моих действий в отношении этих недоделанных масонов. Понимая, что болгарин многое слышал от меня при допросе Филипа, я не стал особо скрывать свои цели. Да и в войске ходит слово «Триумвират» как какое-то оскорбление. Скрывать уже нечего. Наместник вызывает у меня двоякие чувства. Вроде и не дает поводов для беспокойства, но в то же время, по какой-то причине он не вызывает у меня доверия. Интуиция говорит, что не стоит ему верить безоглядно. Наверное, я стал мнительным.
Расследование по делу об отравлении ничего не дало. Солдат-кашевар клянется, что не знает почему бульон был отравлен. Он всего пару раз отходил от котла за солью и приправами. Опытным путем было выявлено, что еда действительно отравлена. Бедный пес, которому скормили блюдо, корчился в судорогах.
Виновных найти не получилось. Опрос свидетелей ни к чему не привел. Причем, партия продовольствия, из которого готовилась отравленная еда была в порядке. Значит, кто-то отравил ее в процессе готовки, когда отвлекся повар.
Ходот обещал следить за всеми, кто находился рядом с хижиной, а Эса грозилась провести свой экспресс-допрос после того, как восстановится.
Ближе к вечеру, когда я вернулся в военный городок, армия встречала меня так, будто я победил в бою с минотавром. Легионеры кричали мое имя и стучали оружием по щитам. Ходот прятал довольную улыбку в бороде. Было приятно и неожиданно. В шатре меня встретили ближники, Радомысл организовал небольшой пир.
Смех и бурные разговоры наполняли воздух, когда мои полководцы рассказывали о событиях прошедших дней. Где-то нашелся скоморох, играющий на гуслях, наполняя лагерь ритмичными напевами, волнующих души наших воинов. Легионеры хлопают в ладоши, их голоса возвышаются в хоре военных песен и народных мелодий, их глубокий бас слышен даже в моем шатре.