— Ну и погодка, а?
Они находились на самом верхнем этаже, на террасе за кафетерием. То есть так ее называли: «терраса», на деле же это был просто балкон — скамья, переполненная пепельница. Прайс ткнул пальцем в небо, в его безжалостную синеву.
— На выходные тридцать восемь обещают, — он насмешливо кашлянул, затянулся сигаретой. — Тебе повезло, форму больше носить не приходится. Эти штаны вообще воздуха не пропускают. Все равно что резиновые.
Люсия оглядела собственную одежду: темные брюки, белая блузка. Единственное различие между ее и Прайса нарядами состояло в том, что за свой она заплатила сама.
— Расскажи мне о Сэмсоне, — попросила она. — Об Эллиоте Сэмсоне.
Прайс поморщился, выпустил из ноздрей дым.
— Господи, Люсия. Такой хороший день. Солнышко светит. Зачем копаться в этом?
Люсия смотрела, как Прайс тушит бычок о стену и, проигнорировав пепельницу, щелчком запускает фильтр в сторону горизонта.
— Мальчик разговаривал с тобой? — спросила она. — Сказал что-нибудь?
Прайс покачал головой:
— Не мог. Лицо было слишком изуродовано.
— Он оставался в сознании?
— Ага. Пока его скорая не увезла. Может, и после этого, какое-то время. Сплошные рваные раны, пореза, укусы.
— Кто этот сделал? Тебе известно?
— Конечно, известно. Похоже, это известно куче народа.
— И?
— И что? И малыш молчит. И никто ничего не видел. А школе, судя по всему, наплевать.
Прайс вытянул из пачки, торчавшей из нагрудного кармана своей рубашки, новую сигарету.
— Школа-то та же самая, а?
Люсия смотрела вниз, на машины. Грузовой фургончик остановился бок о бок с ехавшим ему навстречу такси. Оба водителя высунулись из окошек и беседовали, размахивая руками, не обращая внимания на гудки тех, кто застрял за ними.