Однако и в дальнейшем не раз появлялись сообщения о том, что Бормана видели в Латинской Америке. «Охота на Бормана» приносила немалые доходы журналистам и издателям, и на неё был устойчивый спрос у широкой публики.
Чтобы полностью пресечь поток «борманианы», родные Бормана обратились во франкфуртскую прокуратуру с просьбой: провести генетический анализ останков Бормана. И в 1998 году экспертиза ДНК окончательно удостоверила, что найденные в Берлине останки действительно принадлежат Борману. Его сын, Мартин Борман-младший, согласился предоставить свою кровь для проведения ДНК-анализа останков. Также была взята для анализа кровь 83-летней Амалии Фольборн, родной тетки Мартина Бормана. Задание о его проведении получили два специалиста – во Франкфурте и Берне. На помощь им пришли ученые из Мюнхена, разработавшие новый метод извлечения ДНК из костей. В результате оба теста, бернский и франкфуртский, с практически стопроцентной вероятностью подтвердили, что останки скелета № 2, найденного в Берлине, принадлежат кровному родственнику внучки Амалии Фольборн и старшего сына Мартина Бормана. 16 августа 1999 года останки Бормана были кремированы, а прах развеян с военного корабля над нейтральными водами Балтийского моря.
Однако и после этого продолжали возникать совсем уж фантастические версии, согласно которым тело Бормана специально доставляли в Берлин из Латинской Америки как минимум дважды: первый раз в 1972 году, а второй – в 1998 году.
Генрих Люшков
Видный чекист Генрих Самойлович Люшков родился в 1900 году в Одессе в бедной еврейской семье. Он окончил 6-классное реальное училище, а потом посещал вечерние общеобразовательные курсы. Под влиянием старшего брата, связанного с большевистским подпольем, он в 1917 году участвовал в революции в рядах боевой дружины, стал членом Одесского совета. В 1919 году он стал коммунистом. В 1920 году Люшков стал начальником политотдела бригады, а затем – уполномоченным Особого отдела 57-й стрелковой дивизии. В ноябре 21-го Люшкова направили на работу в Одесскую ЧК. В 1925 году он работал в центральном аппарате ОГПУ Украины. В 1930 году Люшков побывал в Германии. Его доклад об авиационных заводах «Юнкерс» понравился Сталину. В 1931 году Люшков стал заместителем начальника Секретно-политического отдела ОГПУ. В декабре 1934 году он участвовал в расследовании убийства Кирова. В августе 1936 года Люшков стал начальником управления НКВД по Азово-Черноморскому краю и переехал в Ростов-на-Дону, где оставался до июля 1937 года, когда возглавил НКВД Дальнего Востока. На всех постах он активно осуществлял массовые репрессии. В январе 38-го нарком Ежов ставил другим в пример стахановца Люшкова, репрессировавшего аж 70 тысяч «контрреволюционеров» – больше, чем в любом другом территориальном управлении НКВД. Но, понимая, что легко может стать жертвой очередной «чистки», Генрих Самойлович предпочел бежать.
Генрих Люшков
Люшков перешел границу марионеточной империи Маньчжоу-Го ранним утром 13 июня 1938 года неподалёку от озера Хасан. У комиссара госбезопасности 3-го ранга было при себе лишь служебное удостоверение, два пистолета (систем «маузер» и «дерринджер»), часы «лонжин», чёрные очки, русские папиросы, 4153 иены в японской, корейской и маньчжурской валюте, явно позаимствованные из агентурного фонда, 160 рублей, орден Ленина и ещё две награды, фотография жены, телеграмма и несколько документов на русском языке.
Бежать чекиста заставило известие об аресте в апреле 38-го бывшего главы украинских чекистов Израиля Моисеевича Леплевского, много способствовавшего карьере Люшкова. Арест же в мае внезапно вызванного в Москву одного из его заместителей М.А. Кагана подсказал Генриху Самойловичу, что время его пребывания на свободе истекает. Побег Люшкова стал одним из поводов для смещения Н.И. Ежова с поста наркома внутренних дел.
13 июля 1938 года в Токио состоялась пресс-конференция перебежчика с участием иностранных журналистов. Был на этой пресс-конференции и советский разведчик Рихард Зорге, представлявший германскую «Франкфуртер цайтунг». Он так отозвался о мотивах побега: «Люшков перебежал не потому, что был недоволен действиями советского руководства или совершил что-то недозволенное, а потому, что опасался стать жертвой чисток, прокатившихся по ГПУ».
Люшков раскрыл японцам все советские тайны, какие знал, касавшиеся как оперативно-чекистской работы, так и группировки и вооружения советских войск на Дальнем Востоке и советской агентуры в Японии и Китае. Но в его ведении находилась лишь мелкая агентурная сошка в Маньчжоу-Го. Действительно серьёзная агентура замыкалась на Москву. Потому-то, в частности, Генрих Самойлович ничего не знал о группе Рихарда Зорге в Токио, не только вхожей в высшие японские сферы, но и располагавшей радиопередатчиком.
Японского языка Люшков почти не знал, поэтому передвигаться приходилось почти всегда в сопровождении переводчика. Выехать же из страны ему не разрешали. Люшкова засадили за писание справок о руководстве и структуре НКВД, внешней политике СССР, положении в высшем партийном руководстве. Офицеры русской секции разведки императорской армии иногда консультировались у Люшкова по поводу внутреннего положения СССР и организации и вооружения Красной армии. Генрих Самойлович мечтал уехать в Америку. Но в Токио отнюдь не горели желанием снабжать потенциального противника ценным источником информации.
За Люшкова началась борьба между штабом дислоцированной в Маньчжоу-Го Квантунской армии и властями в Токио. Последние одержали верх, и Люшков был направлен в Японию через Корею.
Люшков производил на японцев довольно благоприятное впечатление. Полковник Ябе Чута в беседе с американским историком Элвином Куксом вспоминал: «Он был очень умён и работал усердно, всё время что-то читал и писал. На случай войны Люшков приготовил антисталинские речи и тексты для листовок. Нередко он трудился сутки без сна. Переводчики уморились, вынужденные иной раз переводить за Люшковым до 40 рукописных страниц в день». Переводчик, который работал с люшковскими текстами, вспоминал: «Это был интеллектуал с широким взглядом на мир. Он много знал не только о политике, экономике и военном деле, но и о музыке и литературе. Однажды мне пришлось переводить написанное им критическое эссе о русской литературе».
Обстоятельства смерть Люшкова до сих пор покрыты мраком неизвестности. Наиболее распространённая версия основана на рассказе капитана японской разведки Такеока Ютака, бывшего главы специального разведывательного агентства в Дайренском разведывательном отделении. Она сводится к следующему. В начале 1945 года Люшкова было решено отправить в Маньчжурию, поскольку все разведывательные данные об СССР и пропагандистские разработки на случай советско-японской войны теперь хотело сосредоточить у себя командование сильно ослабленной к тому времени Квантунской армии. Непонятно, почему туда не откомандировали другого перебежчика, майора Германа Францевича Фронта, начальника артиллерии 36-й мотострелковой дивизии, перебежавшего 29 мая 1938 года. Он всё-таки был специалистом в военном деле и куда лучше Люшкова мог оценить данные о боевой мощи и планах Красной армии.
Трудности в сообщении с Маньчжурией и долгая бюрократическая переписка по поводу откомандирования перебежчика привели к тому, что в Дайрен (Дальний) Люшков прилетел только 8 августа 1945 года, в день объявления Советским Союзом войны Японии и уже после американской атомной бомбардировки Хиросимы (никаких следов переписки о Люшкове до сих пор не найдено). Там его встретил Такеока. Он не без основания считал, что уже слишком поздно и никакой пользы Квантунской армии Люшков больше не принесёт. На следующий день они вместе с переводчиком Какузо Такая прибыли в Порт-Артур. Советская армия уже вторглась в Маньчжурию, и японцы вместе с Люшковым сочли за благо вернуться в Дайрен, где поселились в отеле «Ямато». 10 августа Такая предложил съездить в штаб Квантунской армии в Синкине, чтобы узнать, что делать с Люшковым дальше. Для разговора они вышли в другую комнату, поскольку Люшков уже немного понимал по-японски. Такеока резонно заметил, что в штабе сейчас наверняка не до Люшкова. Но решил, что у Такая семья в Синкине и он просто хочет попытаться эвакуировать своих родных в Японию. Поэтому добрый капитан разрешил переводчику уехать, а сам вернулся к Люшкову и заверил его, что ситуация под контролем. Такая Такеока встретил через 19 лет в одном токийском отеле. Переводчик повинился, что подложил такую свинью своему коллеге, заставив его возиться с незнакомым ему русским перебежчиком (по счастью, Такеока немного говорил по-русски). Бывший капитан рассказал о судьбе Люшкова. Такеока и Такая договорились встретиться ещё раз, но больше им увидеть друг друга не удалось.
11 августа полковник Цутому Ямашита, исполнявший обязанности начальника специального агентства в Харбине вызвал к себе лейтенанта Танаку, ранее работавшего с Люшковым, и сказал, что в новых условиях перебежчика необходимо убрать, иначе Советы-де смогут узнать, что японцы пользовались услугами перебежчика. Весь идиотизм этого рассказчики, похоже, не сознавали. А то в СССР не догадываются, что, раз Люшков бежал в Японию, японцы его так или иначе использовали. И ликвидацию должен осуществить Танака. Тот испытывает нравственные мучения, поскольку считает Люшкова своим другом и учителем, который помог ему лучше узнать Советский Союз. Лейтенант делится своими сомнениями с Такая. Тогда последний соглашается принять на себя эту неприятную миссию, но выдвигает два условия. Его вместе с семьёй эвакуируют в Японию и выплачивают кругленькую сумму в 30 тысяч иен. Такая отбывает в Дайрен, а 14 августа возвращается в Синкин (под Харбином) и рапортует о выполнении приказа, получает деньги от легковерного полковника и благополучно отбывает в Японию. Только в 1964 году Такая признался Такеоке, что к Люшкову он не ездил (что капитан, впрочем, и так знал), а два дня обретался в Мукдене, чтобы создать видимость выполнения задания.
Между тем после отъезда переводчика Такеоке продолжал запрашивать Ямашиту и штаб Квантунской армии о том, что же всё-таки делать с Люшковым. 15 августа капитан получил из Токио радиограмму о том, что Япония капитулировала. Это известие вызвало нарастающую дезорганизацию в рядах Квантунской армии. Её командование должно было с часу на час отдать приказ сложить оружие. Поскольку штаб Квантунской армии покинул Синкин ещё 12-го числа, Такеока лишился связи со своим начальством. Все эти дни ему было недосуг даже навестить Люшкова, который безвылазно сидел в отеле. Такеоке предстояло самостоятельно принять решение о судьбе перебежчика, но, по счастью, он встретил начальника Квантунского укреплённого района генерал-лейтенанта Гензо Янагида. Такеоке, посетив генерала, возглавлявшего в 1941 году Харбинское специальное агентство, был очень удивлён, что Янагида ничего не знает о побеге Люшкова и саму эту фамилию слышит впервые (материалы, которые готовил Люшков для японцев, подписывались псевдонимом Малатов). Капитан предложил на выбор пять вариантов того, как поступить с Люшковым: 1) отправить его обратно в Японию (Такеоке признавал, что это очень трудно сделать); 2) позволить бежать в Северный Китай (нелегко, но возможно); 3) побудить его совершить самоубийство; 4) предоставить ему возможность спасаться самостоятельно; 5) передать его в руки русских. Первая реакция генерала была: «Почему бы не отпустить его на все четыре стороны?» Однако, поразмыслив, Янагида решил, что будет нехорошо, если Люшков всё-таки попадёт в руки Советской армии. Тогда русским могут стать известны секретные детали того, как японский генеральный штаб использовал перебежчика. «Жаль Люшкова, – вздохнул самурай, – но, чтобы предотвратить возможные неприятности, лучше нам сейчас от него избавиться». Такеока убийство Люшкова не предлагал, и эта идея ему не была симпатична. Капитан сознавал, что не так уж значительны секреты, которые знал Люшков, чтобы из-за них лишать человека жизни. Да и что в самом деле мог бы сообщить Генрих Самойлович Смершу? Что рассказал японцам всё, что знал, и что по поручению японской разведки писал тексты пропагандистских листовок и обзоры, посвящённые положению в СССР и состоянию Красной армии? Об этом можно было догадаться без всяких допросов. К тому же Такеока, хотя и окончил разведывательную школу в Накано и уже шесть лет служил в армии, никогда ещё не убивал человека. Да и убийство должно было произойти уже после окончания войны. Но Янагида приказал капитану ликвидировать Люшкова, если перебежчик не согласится совершить самоубийство. Советские войска ожидались в Дайрене с минуты на минуту, и Такеоке приходилось торопиться. Он решил, что так или иначе исполнит поручение Янагиды 20 августа. Вечером этого дня Такеока после долгого перерыва навестил Люшкова в отеле. Генрих Самойлович уже знал о японской капитуляции (и, замечу в скобках, если верить Такеоке, не проявлял никакого беспокойства – даже не попытался за все эти дни найти капитана в офисе специального агентства!). Такеока пригласил его прийти на службу, чтобы обсудить создавшееся положение. Там он два часа пытался убедить перебежчика покончить с собой. Однако Люшков возражал: «Я постараюсь уйти как можно дальше. Если по дороге меня схватят русские, будь что будет. Япония обязана помочь моему побегу». Элвину Куксу в 1991 году Такеока объяснял, что не стал перепоручать убийство Люшкова кому-либо из своих подчинённых, потому что, как командир подразделения, чувствовал: он должен принять на себя всю полноту ответственности за выполнение приказа. Разговор с Люшковым окончился около 10 часов вечера. После недолгих размышлений Такеока вернулся в комнату и сообщил Генриху Самойловичу, что согласен с его резонами, и предложил вместе пойти к побережью, чтобы найти подходящее судно для отплытия в Японию. Втроём с переводчиком-сержантом они двинулись по направлению к порту. Такеока шёл впереди. Правую руку с кольтом он держал в кармане. Когда троица спустилась с лестницы, Такеока обернулся и направил револьвер прямо в грудь Люшкову. Расстояние между ними было не больше метра. Такеока выстрелил. Люшков успел ударить его по руке, и пуля попала чуть ниже сердца. Он упал, а капитан выронил револьвер. Люшков лежал без движения, но ещё был жив. Несколько сотрудников агентства сидели в холле у входа. Один из них, гражданский служащий Казуо Аримицу, выбежал на звук выстрела. «Куда вы ему попали?» – спросил он, увидев распростёртого на земле Люшкова. «Возможно, в грудь», – ответил растерянный Такеока. «Тогда он безнадёжен», – сказал Аримицу, поднял револьвер и прикончил перебежчика вторым выстрелом в голову. Капитан отдал распоряжение завернуть труп в одеяло и положить в подвал. Своим сотрудникам он приказал забыть о происшествии.
В полночь 20 августа Такеока доложил Янагиде, что задание выполнено. Капитан предложил кремировать тело Люшкова. Для кремации требовалось свидетельство о смерти. Генерал позвонил в военный госпиталь и попросил, чтобы Такеоке без лишних вопросов выдали свидетельство о смерти одного из его подчинённых – сотрудника специального агентства. Около 5 часов утра, когда соответствующая бумага была готова, тело Люшкова положили в гроб. За час до этого одна из кухарок утверждала, что слышала человеческие стоны, доносящиеся из подвала. Такеока изумился: «Я впервые слышу, чтобы человек не умер сразу же после двух пистолетных выстрелов в упор, один из которых – в голову». К вечеру 21-го труп был благополучно кремирован. В 2 часа дня 22-го урна с прахом была захоронена на одном из кладбищ Дайрена. А ещё через два часа в городе высадились советские десантники.
В плену Такеоку допрашивали по поводу судьбы Люшкова. Капитан старался говорить поменьше, но только правду и отвечать только на те вопросы, которые ему задавали. Примерно 26 ноября 1945 года Такеоку, которого к тому времени привезли в штаб Забайкальского фронта в Читу, впервые спросили о человеке по фамилии Малатов. Японский разведчик ответил, что такого не знает. Однако вскоре ему стало понятно, что смершевцам известно, что под этим псевдонимом скрывается Люшков, и что он в конце войны проживал в Дайрене в отеле «Огон» (с названием отеля, если верить Такеоке, русские ошиблись). Такеока спросил, улыбаясь: «Если вы знаете так много, зачем вам надо меня допрашивать? Вы должны быть осведомлены о том, какая судьба постигла Люшкова. Мне нет нужды что-либо добавлять, не правда ли?» Советский офицер тоже улыбнулся: «Конечно, мы знаем всё, но нам надо услышать эту историю непосредственно от вас. Расскажите нам её без утайки».
Такеока поведал следователю о том, как ликвидировал Люшкова. Умолчал только, что добил перебежчика не он, а Аримицу. Следователь не поверил, что Такеока действительно застрелил перебежчика. Русские подозревали, что японская разведка помогла Генриху Самойловичу бежать. Капитана пытались подловить на деталях: просили описать мебель в резиденции Янагиды и во что был одет генерал вечером 20 августа. В конце допроса Такеоке показалось, что следователь ему поверил.
ebooksa