100 великих загадочных смертей
Джонсон заподозрил неладное и позвал разводящего сержанта, который мигом сбежал по лестнице с верхнего этажа: «Я сказал ему, что с Герингом что-то не так, – писал Джонсон в рапорте, – и он пулей полетел в кабинет администрации. Через несколько секунд он вернулся в сопровождении дежурного офицера лейтенанта Кромера и капеллана Гереке. Лейтенант Кромер заглянул в камеру, затем я отпер дверь, и он вместе с капелланом зашел внутрь. Я вошел следом за ними и осветил камеру».
Правая рука Германа Геринга свешивалась с кровати, и капеллан Гереке, взяв её, прощупал пульс и с ужасом констатировал: «Боже правый! Этот человек мертв».
Труп Геринга после самоубийства. 16 октября 1946 г.
Как потом вспоминал Альберт Шпеер, надзор за заключенными в нюрнбергской тюрьме вовсе не был таким строгим, как это представлял в своих рапортах, а позднее и в мемуарах полковник Эндрюс: «У меня был тюбик зубной пасты с ядом внутри все время, пока я находился в Нюрнберге, а потом я взял его с собой в тюрьму Шпандау. Никому и в голову не пришло заглянуть в него». Позднее Шпеер избавился от яда, когда окончательно оставил мысли о самоубийстве.
Геринг был настолько уверен, что его яд не найдут, что за четыре дня до своей запланированной смерти написал письмо полковнику Эндрюсу с разъяснениями мотивов своего поступка. Это было одно из трех писем, вложенных в конверт, который нашли у него под одеялом.
Первое письмо содержало длинное обращение к германскому народу с оправданием его действий и отрицанием обвинений союзников. Во втором письме Геринг прощался с женой Эммой и дочерью Эддой.
В письме коменданту тюрьмы полковнику Эндрюсу Геринг признался: «Я всегда имел при себе капсулу с ядом с того самого момента, когда меня взяли под арест. Когда меня привезли в Мондорф, я имел три капсулы. Первую я оставил в одежде так, чтобы её нашли при обыске. Вторую клал под вешалкой, когда раздевался, и забирал, одеваясь. Я делал это и в Мондорфе, и здесь, в камере, так удачно, что, несмотря на частые и тщательные обыски, её не нашли. Во время заседаний суда я прятал её в своих сапогах. Третья капсула все еще находится в моем чемоданчике, спрятанная в круглой баночке с кремом для кожи. Я мог дважды взять её с собой в Мондорфе, если бы возникла необходимость. Нельзя винить за это тех, кто меня обыскивал, так как найти капсулу было практически невозможно. Так уж получилось». Еще Геринг оставил записку: «Фельдмаршалов не вешают».
Действительно, одну ампулу у Геринга нашли еще в Мондорфе, и в тот момент он хорошо сыграл крайнюю степень обеспокоенности этим событием.
На следствии по поводу самоубийства Геринга полковник Бертон Эндрюс пытался оправдаться: «У заключенных были изъяты все предметы, которыми можно было убить себя или которые можно было использовать для нападения на охрану. Из окон были вынуты стекла. У заключенных изъяты шнурки и ремни. На ночь у них отбирали очки, чернильные ручки, часы со стеклами. Они находились под постоянным наблюдением в камерах. Когда их уводили в зал суда, в камерах устраивались обыски. Еду им приносили только заключенные этой же тюрьмы, не имевшие контактов с внешним миром. Поступавшая заключенным почта тщательно просматривалась. На суд заключенных сопровождали охранники. Им не разрешалось разговаривать друг с другом. Они общались только с персоналом тюрьмы, врачом, дантистом и священником. Одежду для суда им выдавали только после тщательной проверки. Их камеры периодически осматривались, проводились и внезапные обыски, когда обыскивались не только камеры, но и сами заключенные. Их тщательно обыскивали во время мытья дважды в неделю. Несколько раз мы находили запрещенные предметы – гвозди, осколки стекла, проволоку, веревки. Я считал, что этих обысков достаточно и что никому из заключенных не удастся утаить никаких предметов, с помощью которых можно лишить себя жизни».
На самом деле уже самоубийство Роберта Лея 25 октября 1945 года должно было послужить тревожным сигналом. Если глава Имперского трудового фронта мог в течение доброго получаса плести и прилаживать себе петлю, никем не замеченный, то, значит, надзор за узниками был формальным. Да и обыски проводили не квалифицированные сыщики, а военные полицейские – вчерашние бакалейщики или фермеры. Они могли не заметить ампулу с ядом, спрятанную в тюбик с зубной пастой или зашитую в шов одежды.
Не только рапорт Эндрюса, но и рапорты охранявших Геринга в тот роковой вечер Бингама и Джонсона вряд ли содержат всю правду. Охранникам надо было оправдаться за то, что они проморгали самоубийство главного подсудимого. Вряд ли оба надзирателя в действительности так уж непрерывно следили за заключенным. Особенно Бингам, который сильно устал к концу смены и то и дело отрывался от глазка в двери. А может, и вообще дремал.
Вырисовывается следующая картина действий рейхсмаршала. В момент последнего обыска, которого он наверняка ожидал, ампула с ядом, скорее всего, оставалась на своем месте под вешалкой. Когда ушел проводивший обыск лейтенант Уэст, а это, скорее всего, произошло где-то между 8.30 и 9.00, Геринг незаметно для Бингама достал ампулу из-под вешалки, спрятал её под матрас, разделся и лег. После ухода последних посетителей, Пфлюкера и Маклиндена, Геринг воспользовался тем промежутком времени, когда его левая рука находилась вне поля зрения охранника, чтобы незаметно достать яд из-под матраса и сунуть его в рот. Характерно, что с этого момента, согласно показаниям обоих охранников, он ни разу не раскрыл рта. Затем Геринг дождался, когда произойдет смена караула и уляжется связанный с этим шум, полежал еще несколько минут на спине, закрывая глаза руками от света, повернулся к стене (что естественно для человека, который хочет заснуть), затем незаметно раскусил ампулу и через две-три минуты тихо скончался, а перед этим успел еще принять последнюю позу на спине с вытянутыми вдоль туловища руками поверх одеяла.
На пресс-конференции, посвященной самоубийству Геринга, представитель тюремной администрации американский майор Фредерик Тик сообщил, что Геринг, очевидно, имел с собой яд все время, пока находился в тюрьме. Вероятно, он прятал его за скобой туалета в своей камере. Какое-то время он также мог прятать его в своей одежде. Слухи, что Геринг будто бы хранил яд, зашитый в свое тело, не имеют под собой никаких оснований. Просто после смерти у рейхсмаршала разошелся шов от старой раны. Тик признал, что как следует Геринга ни разу не обыскивали. Столь же фантастична версия, будто Эмма передала мужу яд при последнем поцелуе. Во время последнего свидания супругам ни разу не дали даже прикоснуться друг к другу.
Один из американских охранников вскоре после смерти Геринга в подпитии хвалился, что это он передал яд. Но это был наружный охранник, никогда в жизни не общавшийся с Герингом. Подозревали и адвоката Геринга доктора Отто Штамера, но никаких улик против него так и не было найдено, тем более что адвокаты во время общения с подсудимыми были под непрерывным наблюдением. 78-летний житель Калифорнии Герберт Ли Стиверс, бывший рядовой роты Д военной полиции, в 2005 году заявил, что именно он передал яд Герингу в перьевой ручке по просьбу двух знакомых своей немецкой подружки Моны, Эриха и Матиаса. Ему сказали, что в ручке лекарство. После самоубийства Геринга он будто бы понял, что именно было в ручке, но почти 60 лет держал язык за зубами. Но откуда достали яд эти двое мифических немцев? Ведь Геринг отравился цианистым калием из фирменной ампулы, партию которых по приказу Гитлера раздали высшим нацистским лидерам в последние недели войны. И уж совсем фантастичны рассказы Стиверса о том, что он часто беседовал с Герингом об авиации, спорте, о Линдберге и многом другом. Ведь охранникам нюрнбергской тюрьмы было категорически запрещено общаться с заключенными как в камерах, так и в зале суда. Стиверс как раз входил в состав того караула, который охранял подсудимых непосредственно во время заседаний. Парой фраз, когда рядом не было посторонних, они еще могли переброситься и даже автограф взять, но вести долгие беседы на отвлеченные темы было совершенно нереально. Комиссия, расследовавшая обстоятельства смерти Геринга, не нашла никаких подтверждений этой версии. Кроме того, одна ампула с ядом действительно была найдена в вещах Геринга. Её-то в таком случае Стиверс никак не мог вручить Герингу. Ведь «лекарство», как он уверяет, передавалось рейхсмаршалу лишь однажды.
Карл Ханке
Карл Август Ханке (1903–?) был гауляйтером и рейхсштатгальтером Нижней Силезии и последним рейхсфюрером СС. Он родился 24 августа 1903 года в Лаубане, Силезия, в семье железнодорожного инженера. В 1928 году Ханке окончил Профессионально-педагогический институт в Берлине и поступил на работу в училище в Штеглице в качестве мастера по мукомольному делу. В том же году он вступил в НСДАП. В 1933 году он был назначен личным референтом и секретарем Геббельса, а в 1938 году стал статс-секретарем министерства народного просвещения и пропаганды.
В 1939 году Ханке поступил на военную службу, в составе 7-й танковой дивизии Э. Роммеля участвовал в Польской и Французской кампаниях, был ранен и награжден Железным крестом 1-й и 2-й степеней, знаком «За танковую атаку» и произведен в обер-лейтенанты резерва. С февраля 1941 года он – гауляйтер и обер-президент Нижней Силезии. С 16 ноября 1942 года – имперский комиссар обороны Нижней Силезии.
28 января 1945 ода по приказу гауляйтера Нижней Саксонии Карла Ханке был расстрелян второй бургомистр Бреслау доктор Вольфганг Шпильгаген, выступавший за сдачу города и считавший его оборону бессмысленной. Ханке заявил: «Тот, кто боится почетной смерти на поле боя, умрет позорной смертью труса». Он стал одним из организаторов обороны осажденного Советской армией города, продолжавшейся до конца войны.
Карл Ханке обращается к батальону фольксштурма в Бреслау. Февраль 1945 г.
8 апреля, чтобы предотвратить беспорядки, Ханке открыл склады одежды, чтобы хоть чем-то отвлечь людей. 9 апреля Геббельс, описывая события 8 апреля, отметил: «Фюрер наградил Ханке золотым немецким орденом. Стало быть, Ханке второй после Хирля немец, получающий этот орден, хотя и более низкой степени. Ханке, как он сообщает по телефону, очень счастлив. Он считает положение в Бреслау крайне критическим и не уверен, долго ли еще сможет продержаться. Как бы там ни было, надо приветствовать, что он удостоен такой высокой награды. Он держится превосходно, и его боевой дух делает честь партии».