Вся история с избиением Котовским – помещика, а слугами помещика – самого Котовского, понадобилась советским биографам «последнего гайдука» для того, чтобы объяснить его уход в лес и сколачиванье разбойничьей шайки мотивами классовой ненависти, а не банальной жаждой приключений и легких денег.
На самом же деле Скоповский, отчаявшись дождаться возвращения беглеца, подал на него в суд, но полиция не смогла найти вора, да и не особенно искала. Тем временем Котовский попытался устроиться управляющим к еще одному помещику, Семиградову, в имение Шишканы. Но тот потребовал рекомендательных писем от прежних хозяев. Не долго думая, Котовский подделывает рекомендательное письмо от Якунина. Однако на его беду Семиградов хорошо знал Якунина, и тот сообщил, что Котовский – обыкновенный вор, а отнюдь не выдающийся по своим качествам управляющий, как можно было понять из рекомендательного письма. 24 декабря 1902 года Котовский был арестован, так как у него не нашлось 100 рублей, чтобы внести необходимый залог. Так Григорий Иванович получил свой первый срок – четыре месяца тюрьмы за подлог. Позднее Котовский утверждал, что «тюрьма и ее режим произвели на меня колоссальное впечатление и дали огромный толчок моей стихийной революционной психологии». На самом деле именно в кишиневской тюрьме состоялось его тесное знакомство с уголовным миром, одним из лидеров которого на юге России он позднее стал. Вскоре после выхода из тюрьмы, в октябре 1902 года, его вновь арестовывают – теперь уже за растрату денег Скоповского. Котовского опять поместили в Кишиневскую тюрьму, где он вскоре заболел «нервной горячкой» и через два месяца был освобожден из-под ареста до суда.
Позднее в мемуарах Котовский утверждал, что в 1904 году поступил «практикантом по сельскому хозяйству» в экономию Кантакузино, где «крестьяне работали на помещика по 20 часов в день». Поскольку фактически Григорий Иванович выступал в роли управляющего, вряд ли «батрацкая голытьба», с требованиями которой он будто бы был солидарен, питала к нему особо теплые чувства. Ведь батраки обычно больше ненавидели не самих помещиков, которые зачастую жили в губернских или уездных городах далеко от своих имений, или, как Манук-бей, вообще за границей, а их управляющих, которые непосредственно следили за тем, чтобы батраки не отлынивали от работы. По уверению Котовского, князь Кантакузин, узнав, что его жена «увлеклась молодым практикантом», замахнулся на соперника плеткой. Ну а тот, натурально, не стерпел такое глумление над свободной личностью и отомстил – сжег дотла имение, очевидно, под радостные возгласы оставшихся без работы батраков. Заметим, что все даты, относящиеся к первым годам самостоятельной жизни, в автобиографиях и анкетах Котовского сугубо условны, поскольку подгонялись под его рождение в 1887 или 1888 годах. Впрочем, и прочие факты часто придуманы самим Григорием Ивановичем. История же с Кантакузиным вобрала в себя некоторые эпизоды службы Котовского у других помещиков, в частности, роман с женой Скоповского.
На самом деле ни у какого князя Кантакузина Котовский никогда не служил. Для того, чтобы поступить на службу к одному из самых знатных греческих магнатов Бессарабии, числивших себя потомками византийских императоров, требовались солидные рекомендации, которые Котовский, по понятным причинам, никак не мог получить. В действительности Григорий Иванович в 1903 году служил лесным объездчиком в селе Молешты, Бендерского уезда, у помещика Авербуха, в дальнейшем – в имении помещика Недова поденным рабочим, а в сентябре устроился рабочим на пивоваренном заводе Раппа в Кишиневе, который в то время арендовал купец Иоанн Куртц. Завод имел самое современное оборудование, был оснащен стационарной установкой, работавшей на угле и дровах, чугунным котлом для варения пива на 860 ведер, котлом для переработки хмеля на 80 пудов, установкой для приготовления солода, ручными машинами для заливки бутылок и бочек. Работало на нем всего 15 человек, так что назвать их обычными рабочими было довольно трудно. Это были высококвалифицированные специалисты-пивовары, которые по своему положению стояли ближе стояли к хорошим ремесленникам и зарабатывали порой побольше, чем управляющий в поместье средней руки. Но долго пивоваром Григорию Ивановичу побыть не удалось.
В январе 1905 года Котовский был, наконец, арестован за уклонение от призыва на военную службу. Шла русско-японская война, царская армия несла тяжелые потери, и ей требовалось пополнение. Поэтому полиция активизировала розыск уклонистов. По случаю ареста Котовского было вынесено следующее замечательное постановление:
«
Позднее Котовский утверждал, что служил не где-нибудь, а в лейб-гвардии Уланском полку. В действительности в феврале 1905 года его направили в самый обычный армейский 19-й Костромской пехотный полк в Житомир. Но он там не задержался. В Житомире находился запасной батальон полка, а его боевые части в это время перебрасывались в Маньчжурию. Но принять участие в боевых действиях он уже не успел. Котовский, однако, не знал, что война вот-вот закончится, и совершенно не горел желанием оказаться на фронте. Уже 31 мая 1905 года он бежал из полкового лазарета и в связи с дезертирством был исключен из полковых списков. 4 июня 1905 года он нелегально вернулся в родную Бессарабию. В Житомире Котовский впервые познакомился с эсеровским подпольем. Крепко сложенный, обаятельный, с ярко выраженными лидерскими качествами выходец из Бессарабии, хорошо знавший крестьянский быт, казался подходящей кандидатурой для организации эксов, а главное – для создания боевых отрядов и осуществления нападений на полицейских и солдат. В России началась революция, и революционные партии всерьез рассчитывали взять власть. Но в тот момент к способностям эсеров стать правящей партией Котовский относился весьма скептически, да и впоследствии своего мнения не переменил, хотя в 1917 году одно время публично высказывался в поддержку Керенского. Идея грабить богатых его в принципе увлекала. Хотелось отомстить всем этим помещикам, которые жили на всем готовеньком, ничего не делали, да еще попрекали его сотней-другой хозяйских денег или тем, что он определенно нравился помещичьим женам. В последнем Григорий Иванович винил самих помещиков, которые, как он думал, не могли удовлетворить своих взыскательных во всех отношении супруг. Но вот отдавать деньги в партийную кассу, а тем более без нужды губить людей, тех же полицейских и солдат, Котовскому претило. Деньги от житомирских эсеров на подпольную жизнь Котовский взял и на них перебрался в Одессу. Однако никакие деньги партии эсеров от своих многочисленных налетов Котовский в дальнейшем не давал и связей с эсерами вплоть до революции 1917 года не имел. Впоследствии это обстоятельство облегчило ему переход к большевикам.
После того, как Котовский сбежал из армии, да еще в военное время, ему грозило уже на пара-тройка месяцев тюрьмы, как за присвоение хозяйских денег, а несколько лет каторги. Терять ему, в сущности, было уже нечего. И он решает начать жизнь профессионального преступника. Раз государство его отвергло, грозит ему многолетней каторгой, так тем хуже для государства.
Уже после 1917 года Котовского называли «одним из вожаков стихийного крестьянского движения в Бессарабии». Сам он впоследствии писал: «Я насилием и террором отбирал от богача-эксплоататора ценности… и передавал их тем, кто эти богатства… создавал. Я, не зная партии, уже был большевиком». На самом деле Григорий Иванович в тот момент действительно вряд ли имел сколько-нибудь отчетливое представление о большевиках – отнюдь не самой известной революционной партией, сильно уступавшей по популярности эсерам с их громкими покушениями на царских сановников и масштабными экспроприациями. Что же касается тезиса о необходимости отнять все у богатых и передать бедным, то его для оправдания своей деятельности использовали разбойники и грабители всех времен и народов. Бессарабские работники ножа и револьвера здесь не были исключением. Как раз была в разгаре революция 1905 года. Множились аграрные беспорядки. В январе 1906 года крестьяне села Комрат в Южной Бессарабии, населенного гагаузами, тюркским православным народом, восстали и провозгласили республику, упразднив помещичье землевладение. Но республика просуществовала лишь пять дней и была подавлена войсками и полицией. Горели помещичьи усадьбы. Бессарабский губернатор Харузин обратился с воззванием к сельскому населению, которое 22 февраля 1906 года было опубликовано в газете «Бессарабия»: «В селах и деревнях, как сделалось известным, распространяются слухи о предстоящем будто бы дополнительном наделе крестьян землею. При этом толкуется, будто правительство распорядится отнятием части помещичьей земли для передачи крестьянам. Поэтому в некоторых местностях толкуют, что весной следует приступить к самовольной запашке земель помещиков. В других местностях крестьяне приступили к самовольной порубке чужого леса.
Все они подвергнуты наказанию. Предостерегаю сельское население от беды, которая неминуемо грозит ему при всяком нарушении права помещика. Самовольный же захват чужой земли или самовольная порубка леса, будь то у казны, у помещика или монастырей – безразлично, будет, как и всякое другое насилие, строжайше преследоваться.
…18 января в Царском селе имели счастье представляться: государю императору крестьяне Щигровского уезда Курской губернии. Во время приема его императорское величество изволил сказать крестьянам следующие слова, относящиеся ко всем крестьянам России:
Я очень рад вас видеть. Вы, братцы, конечно, должны знать, что всякое право собственности неприкосновенно. То, что принадлежит помещику – принадлежит ему; то, что принадлежит крестьянину – принадлежит ему. Земля, находящаяся во владении помещиков, принадлежит им на том же неотъемлемом праве, как и ваша земля принадлежит вам. Иначе не может быть, и тут спора быть не может».
Крестьяне, однако, считали, что помещики и государство крепко обделили их с собственностью и требовали раздела помещичьих земель. Котовский и другие разбойники, грабившие помещиков и часть награбленного раздававшие обездоленным, встречали их полное сочувствие и пользовались поддержкой, выражавшейся прежде всего в укрывательстве от преследования, в снабжении информацией о передвижениях полиции и жандармов и в дезинформировании властей насчет того, куда скрылись новоявленные гайдуки. А налеты Котовского приносили крестьянам ощутимую пользу хотя бы в том, что при налетах на помещичьи имения в огне пожаров сгорали их долговые расписки.
Потом, уже при Советской власти, делая себе революционную биографию, Котовский утверждал, что еще до ареста и призыва в армию он в 1904 году несколько месяцев во главе отряда нападал на помещичьи имения, добывая деньги на революцию по поручению партии эсеров. Никакими независимыми свидетельствами или полицейскими документами эта деятельность Котовского не подтверждается и, скорее всего, полностью вымышлена им самим. Но и в 1905 году Григорий Иванович вовсе не думал возглавлять крестьянские массы. Вместо этого он сколотил небольшую шайку вооруженных грабителей и стал «бомбить» помещичьи усадьбы и проезжих купцов.
Налетами Котовский занялся только летом 1905 года, вскоре после того как вернулся в Бессарабию. 21 августа в Кишиневе состоялась организованная комитетом РСДРП всеобщая забастовка, переросшая в политическую демонстрацию. Котовский решил, что в сложившихся условиях солиднее будет грабить под каким-то «революционным» прикрытием.
В августе Григорий Иванович, именовавший себя «стихийным коммунистом», вступил в боевую группу эсера Дорончана, промышлявшую экспроприациями. Но уже в октябре политика ему поднадоела, и он, так и не совершив ни одного экса, решил создать собственную шайку, дабы не делиться с партийными бонзами, жившими на честно заработанное трудягами-боевиками. В банду Котовского, которого потом советские биографы лихого атамана начали благородно именовать «партизанским отрядом», вошли семь человек. К первичному костяку банды, кроме Котовского, вошли, в частности крестьяне Маноля Гуцуляк и Прокопий Демьянишин из села Трушены и Игнатий Пушкарев и Захарий Гроссу из села Бужоры. Пушкарев до встречи с Котовским успел уже отсидеть полгода в кишиневской тюрьме за участие в аграрных беспорядках.
До побега из армии конфликт Котовского с государством был не столь глубок, чтобы вступать с ним в постоянную вооруженную борьбу и вести жизнь изгоя общества. Теперь, правда, Григорий Иванович в буквальном смысле слова рисковал головой. Во-первых, при очередном налете всегда можно было нарваться на пулю солдата или полицейского, если поместье, выбранное для налета, оказывалось под охраной. Правда, ни солдаты, ни полицейские (особенно волостная полиция, состоявшая из тех же крестьян), особой кровожадностью не отличались и без крайней на то нужды разбойников старались не убивать. Во-вторых, 19 августа 1906 года в качестве «меры исключительной охраны государственного порядка» был принят «Закон о военно-полевых судах», которые действовали в губерниях, переведённых на военное положение или положение чрезвычайной охраны. Военный суд состоял из трех офицеров, как правило, ничего не смысливших в юриспруденции. Зато выносить приговор они должны были за 48 часов, без участия защиты и обвинения, и приводился он в исполнение в течение суток. Поскольку расследовали военно-полевые суды только акты террора и другие тяжкие преступления (убийство, разбой, грабёж, нападения на военных, полицейских и должностных лиц), то смертную казнь они применяли весьма часто, и далеко не всегда расстреливали или вешали действительно виновного человека. Котовский мог утешать себя тем, что если уж попадется военно-полевому суду, тот нисколько не ошибется, отправив его на виселицу. Хотя, как мы убедимся дальше, когда смертный приговор ему был все-таки вынесен, Котовский сделал все, чтобы его избежать. Риск Котовский любил, а еще больше любил вольную жизнь, без тюрьмы и солдатчины.
Атаман Ада
ebooksa