В то же время вполне возможно, что у Унгерна служил Виктор Андреевич Войцехович (1878–1945), из дворян, в 1900 году окончивший Николаевское инженерное училище по 1-му разряду, в 1907 году направленный в распоряжение Самаркандской инженерной дистанции, а в 1908 году произведенный в капитаны. Он руководил возведением в Самарканде коньячного завода, здания Государственного банка, чайно-рассыпочных складов фирмы Вогау, Алексеевского собора и др. В. А. Войцехович остался в России и умер своей смертью в Ленинграде. Никаких данных о его службе у Унгерна и вообще у белых нет, но это не обязательно значит, что В. А. Войцехович у Унгерна не служил. В СССР такого рода событиями в биографии не принято было хвалиться.
У Виктора Андреевича был брат Александр Андреевич Войцехович, который в 1909 году имел чин штабс-капитана и служил в полевом саперном батальоне. О его службе у Унгерна никаких сведений нет. Три других Войцеховича, числившиеся в русской армии во время Первой мировой войны, не являлись инженерами. Не исключено, что Клуге мог быть знаком с кем-то из инженеров Войцеховичей.
Можно не сомневаться, что в рассказе Клуге-младшего об унгерновском периоде в биографии отца есть немало неточностей. Так, практически все мемуаристы отмечают, что в Монголии, а до этого последние месяцы пребывания в Монголии Унгерн не прикасался к спиртному, памятуя, что во хмелю он бывает буен. Правда, Б. Н. Волков сообщает, что в Монголии Унгерн перешел на наркотики, при этом даже указывает на конкретного студента-медика Шастина, который рассказывал Волкову, что готовил барону порошки морфия, иногда по 50 штук сразу. Но морфий как будто все же не вводил Унгерна в невменяемое состояние.
Наиболее же удивительный, кажущийся сугубо литературным рассказ о знакомстве Клуге с неким монгольским князем, ставшим его побратимом на войне, кажущийся совсем уж недостоверным, на самом деле соответствует истине. Командующим монгольскими войсками в правительстве Джебцзун-Дамба-хутухты был Жамболон, бурят, в годы Первой мировой войны служивший есаулом в Забайкальском казачьем войске. Его отряд вместе с дивизией Унгерна участвовал в штурме Урги. Он действительно был князем. После взятия Урги хутухта пожаловал Жамболону, как и Унгерну, титул цин-вана (князя 1-й степени).
С. Е. Хитун сообщает о Жамболоне любопытные подробности: «Раза два по вызову и наряду Штаба Дивизии, я возил Чин-Ван-Джембулвана, который занимал большой пост в монгольском правительстве и в то же время был посредником между живым богом Богдо-хутухта геген и бароном. Я слышал, что в прошлом Джембулван (смесь бурята с монголом) был скотопромышленником около русской границы. Он бегло говорил по-русски». Получается, что Жамболон был не только бурятом, но и монголом по крови, так что Клуге-младший не ошибается, когда называет его монголом. И скотопромышленником, конечно же, не мог быть простой пастух, каким именуют Жамболона некоторые мемуаристы. Отряд Жамболона был в конце концов разбит красными, а сам монгольский военный министр попал в плен и был убит «при попытке к бегству».
Клуге-младший в мемуарах сообщает: «Появления отца в Томске были крайне редки. Случалось, что он привозил с собой подарки. Однажды он удивил нас, привезя мне коллекцию уральских минералов – четыре застекленные коробки с красавцами самоцветами в мягких гнездышках. Особенно поразил меня золотоносный кварц», как гласила надпись, – в нем действительно посверкивали вкрапления золота. Отец выменял эту коллекцию на свой армейский паек. Ему хотелось разбудить в семилетнем сыне интерес к наукам, к знанию, к культуре. Легко вообразить, какой заманчивой казалась ему эта полузабытая культура, истерзанная, растоптанная бесконечной бойней».
А вот что пишет Борис Волков: «После очередной казни обыкновенно вызванными из интендантства приемщиками конфискованное привозилось перевозочными средствами комендантства. Склады наполнялись старыми юбками, ботинками, кухонной посудой и т. д. Можно было лицезреть в интендантстве рядом с листами чая – коллекцию камней оптика Тагильцева, стекла и оправы для очков, ворохи ношенного платья, оставшегося после ликвидации евреев, и т. д. …Конечно, все ценное прилипало к рукам Сипайлова, Джинова и Кº… Например, от Тагильцева не было доставлено ни одного отшлифованного камня, ни одной пары часов, а прислан лом и сырой камень. После убитого Вышинского (расстрелян) осталось около 5000 бутылок вина, взятого им незадолго до смерти на комиссию из Китайского банка. Ни одной бутылки не было доставлено в интендантство. Особенно много попало в интенданство от ликвидированных евреев. Из кож, шкур и материй, взятых в большинстве случаев у евреев, – приготовляли обувь и одежду. Никакой отчетности, по приказанию Унгерна, не велось. Ввиду «случайности» поступлений, воинские части часто недоедали. Так, например, в походе на Чайрон, когда в 30-градусный мороз было сделано более полутора тысяч верст, солдаты голодали, отмораживали руки и ноги».
Может, Клуге как раз и воспользовался коллекцией камней оптика Тагильцева? Хотя, конечно, коллекцию он мог найти и раньше, чем попал к Унгерну. Речь здесь идет о коллекции драгоценных камней известного ургинского оптика и богатого человека Тагильцева, замученного контрразведкой, в которой были и ограненные бриллианты, на что прямо указывает Волков. Он также сообщает, что наиболее дорогие камни сделались добычей начальства, а на склад интендантства поступили лишь остатки коллекции.
Атмосфера, которую создавал вокруг себя «черный барон», с его постоянным террором, «ташурением, отсутствием уверенности в том, что тебя сегодня или завтра не расстреляют, не зарубят и не задушат, развращающе действовала на окружающих, в том числе на заслуженных, боевых офицеров. Они не протестовали против бессудных казней, против того, что баронский ташур гулял по их спинам. Все это до тех пор, пока долго копившееся недовольство не достигло критической массы. Тогда-то и случился заговор против барона. Унгерн настолько их запугал, что люди уже перестали бояться, раз все равно смерть – то ли от унгерновского самодурства, то ли за попытку свергнуть его власть. Так уж лучше попробовать второе, чем дожидаться первого.
А уж присвоить имущество жертв или отнять награбленное у грабителей и вовсе не считалось зазорным. Волков пишет, что доктора Клингенберга и его любовницу бежавшие из Урги унгерновцы во главе с полковником Циркулинским убили главным образом потому, что рассчитывали найти у них много золота, бриллиантов и иных ценностей. И были очень разочарованы, когда у жертв ценностей обнаружились какие-то крохи.
Первые четыре года эмиграции Клуге служил в полосе отчуждения Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД) учителем средней школы в поселке при станции Имяньпо близ Харбина. Константин Иванович преподавал математику, географию и графические искусства. Его жена, Любовь Константиновна, урожденная Игнатьева, умерла в Китае в июле 1922 года. Летом 1923 года второй женой Клуге стала княжна Наталья Николаевна Кекуатова. В мае 1924 года СССР и Китай подписали «Соглашение об общих принципах для урегулирования вопросов между Союзом ССР и Китайской Республикой». Между двумя странами восстанавливались дипломатические отношения, а прежние российские концессии ликвидировались. КВЖД перешла под управление советской стороны, которая быстро избавилась от прежней дореволюционной администрации. Клуге был уволен и вместе с семьей переехал в Шанхай, где поселился во французской концессии. Поначалу он работал чертежником в старинной английской архитектурной фирме «Дэвис и Брук», затем в американской компании Гоббс и К°, торговавшей автоматическими мельницами. Однако большую часть китайского периода своей жизни, растянувшегося на 22 года, К. И. Клуге проработал на разных должностях во французской трамвайной компании. Одновременно вместе с сыновьями он служил в русской волонтерской роте, охранявшей французскую часть шанхайского сеттльмента. Клуге также был членом Офицерского собрания в Шанхае, выступал там с воспоминаниями о Первой мировой войне.
В 1949 году, незадолго до захвата Шанхая китайскими коммунистами, Русская эмигрантская ассоциация назначила К. И. Клуге руководителем первой группы из 900 эмигрантов, отправившейся на Филиппины на пароходе «Хвален». Они высадились на острове Тубабао Филиппинского архипелага.
В 1950 году Клуге переехал в США, где обосновался в Сан-Франциско. Там он и скончался 20 ноября 1960 года после неудачной операции. В 1957 году Клуге записал воспоминания о Первой мировой войне.
Вот как рисует Константин Константинович Клуге финал жизни своего отца: «Дождавшись визы, отец с мачехой уплыли в Сан-Франциско, увозя с собой свои скромные сбережения.
По приезде в Калифорнию они решили, что заработок найти нетрудно, а деньги проедать нечего, и внесли все сбережения в счет покупки, с рассрочкой на двадцать лет, нескольких соединенных друг с другом домиков. Внесенный аванс позволял им, занимая один из домов, сдавать остальные для покрытия очередных взносов.
Отец поступил на завод сварщиком. Прошло несколько лет, и вдруг евреи Сан-Франциско решили строить синагогу неподалеку от этих домиков. А по их обычаю в синагогу полагается ходить исключительно пешком, – благодаря этому стоимость домиков сразу учетверилась. Решительная Наталья Николаевна, моя мачеха, не колеблясь перепродала право на эти домики с весьма значительной прибылью. Она всегда уверяла, что самое пагубное в делах – долгое раздумье».
Старший сын Константина Ивановича Клуге Константин Константинович (1912–2003) стал известным французским художником и архитектором. Своим мемуарам «Соль земли» он дал подзаголовок «Записки русского художника, выросшего в Китае, окончившего Парижскую академию искусств, работавшего в Шанхае, Гонконге, Чикаго, Нью-Йорке и Париже, история его творческого пути и философских исканий». В 1923–1930 годах Константин Константинович учился во французском колледже в Шанхае, а в 1931–1937 годах продолжил обучение в Парижской академии искусств. Затем работал в Шанхае, в строительном отделе муниципалитета. В 1943 году он познакомился с французским католическим философом Пьером Тейяром де Шарденом, который оказал значительное влияние на его мировоззрение. С 1950 года художник постоянно проживал в Париже. Его работы привлекли внимание публики и художественной критики на Парижском салоне 1951 года. В 1959 году вышла в свет книга Клуге-младшего «Коммунизм Христа», ставшая итогом многолетних размышлений Константина Константиновича над Новым Заветом. В 1961 году он был удостоен серебряной, а в 1962 году – золотой медали салона.
Младший сын Клуге Михаил Константинович в молодости служил в русской волонтерской роте французской концессии в Шанхае. В конце 1940-х годов он эмигрировал в США, где составил себе состояние, занимаясь развитием туризма на острове Антигуа в Карибском море. С 1971 года М. К. Клуге был совладельцем компании Half Moon Bay Holdings Ltd. Дочь Константина Ивановича Ольга родилась в Шанхае в 1931 году. С 1949 года на Филиппинах она вышла замуж за Алексея Григорьевича Пронина, с которым эмигрировала в Австралию, где основали семейный книжный бизнес.
20 мая 1921 года, перед тем как отправиться в северный поход, Унгерн писал своему представителю в Пекине К. Грегори, бывшему сотруднику русского посольства в Китае: «Настоящим извещаю Вас о делах в Монголии. К настоящему моменту на территории, охваченной нашими действиями, не осталось китайских революционных войск. Основная их часть полностью разбита и уничтожена, остальные бродят вдалеке от столицы Монголии. Успешно ведется серьезная кампания по объединению Внутренней и Внешней Монголии и включению в Великую Монголию племен Западной и Восточной Монголии, и я убежден в конечном триумфе Богдо-хана и моих усилий в этом направлении. В настоящее время главное внимание обращено на восточно-монгольские области, которые должны стать надежным оплотом против натиска революционного Китая, а затем будут приняты меры по присоединению Западной Монголии. По одобренному плану присоединяющиеся области не будут подчинены власти Совета Министров в Урге, но сохранят в целости и неприкосновенности самостоятельность аймаков, свои законы и суды, свою административную структуру и обычаи, составляя лишь в военном и финансово-экономическом отношении единый союз, находящийся под благословением Богдо-хана. Цель союза двоякая: с одной стороны, создать ядро, вокруг которого могли бы сплотиться все народы монгольского корня; с другой – оборона военная и моральная от растлевающего влияния Запада, одержимого безумием революции и упадком нравственности во всех ее душевных и телесных проявлениях. Что касается Кобдо и Урянхая, на этот счет я уверен. Обитатели этих районов, древние тубы и сойоты, готовы присоединиться к нам, испытав на себе ярмо Китайской Республики и тяжелую руку китайских революционеров и большевиков.
Следующий этап революционного движения в Азии, движения, идущего под лозунгом «Азия для азиатов», это создание Срединного Монгольского Царства, которое должно объединить все монгольские племена. Я уже установил сношения с киргизами, отправив письмо влиятельному вождю, бывшему члену Государственной Думы, очень образованному киргизскому патриоту и потомку наследственных ханов Букеевской Орды (от Иртыша до Волги) А. М. Букей-хану. Вам необходимо таким же образом из Пекина действовать на Тибет, Китайский Туркестан и, в первую очередь, на Синьцзян. Вам следует найти таких влиятельных лиц в упомянутых областях, к которым Вы могли бы обратиться лично, избегая обращения к неизвестным нам партиям, партийным и государственным органам и лицам сомнительных политических убеждений; еще менее следует искать поддержки масс, так как это не только бесполезно, но даже вредно для нашего дела, ибо сразу раскроет наши планы и цели.