Дальше мы двигались по Волге и по Каме на колесном пароходе, затем снова пересели в поезд, шедший на восток.
Бесконечная русская равнина сменилась изумительными горами. Наш поезд то мчался над обрывами, вдоль круч и пропастей, то исчезал в нескончаемых туннелях, наполняя их дымом.
Меня особенно поражали разноцветные, сверкающие минералы, мелькавшие в окнах вагонов. Мы переезжали через Урал, покидая Европейскую Россию.
Последовали восемнадцатый и девятнадцатый годы. Мама, Миша и я жили в Томске, папа воевал на западе Сибири под командованием Колчака, которому был всецело предан».
Томск тут упомянут совсем не случайно. Именно здесь располагались краткосрочные курсы Академии Генерального штаба, эвакуированные сюда из-за приближения германского фронта к столицам. Клуге-младший особо отмечает, что «отец подчинялся Генеральному штабу армии. В Гражданскую войну, несмотря на полную неразбериху в командовании, Генеральный штаб продолжал руководить действиями войск в Сибири. Нарушать распоряжения начальства казалось отцу немыслимым. Его характеру были присущи преданность и беспрекословное повиновение, возможно, унаследованные от прусских предков».
Разумеется, мемуары Клуге-младшего, относящиеся к эпохе Гражданской войны, не могут претендовать на точность. Автору тогда было 6–8 лет, многое ли мог он запомнить и сохранить в памяти несколько десятилетий спустя, даже если потом что-то услышал от родителей о том времени уже в более зрелом возрасте. К тому же Константин Константинович – человек не военный, и в описании военных действий и их последовательности легко мог допускать ошибки, да и лет-то сколько прошло…
Скорее всего, слова Клуге-младшего о связи его отца с Генеральным штабом надо интерпретировать в том смысле, что Константин Иванович учился на Томских курсах Генерального штаба, а потом был причислен к Генеральному штабу.
Как писал советский военачальник Генрих Христофорович Эйхе, командовавший 5-й армией и войсками Дальневосточной Республики, «ошибочно мнение, что основную силу армии Колчака составляло офицерство. Всего в его армии числилось около 17 тысяч офицеров и генералов. Более подробное изучение материалов показало, что армия временами ощущала острый недостаток в командном составе. Никаких самостоятельных офицерских полков, батальонов или отрядов в армии Колчака никогда не было. Никакой политической роли офицерство в своей массе при Колчаке не играло. В колчаковской армии было введено деление на офицеров кадровых и офицеров военного времени. К первым относились все офицеры производства до 1915 года включительно, все же остальные – к офицерам военного времени. Из документов видно, что таких кадровых офицеров насчитывалось всего в армии менее тысячи. Таким образом, остальные 15–16 тысяч офицеров колчаковской армии были производства 1916 г. и более позднего времени, то есть это были люди без достаточной теоретической подготовки и почти совершенно без практического опыта допозиционного периода Первой мировой войны. Еще хуже обстояло дело с высшим командным составом белой армии. Дивизиями и корпусами Колчака не командовал ни один из генералов старой армии. Всеми упоминаемыми в нашем труде соединениями командовали офицеры, пришедшие в белую армию в чинах не выше полковника и произведенные в следующие чины, в том числе в генералы, приказами Колчака и его предшественника Болдырева. Из генералов старой армии видную активную роль играли только двое – Дитерихс и Ханжин. Для подготовки офицеров службы Генерального штаба начали функционировать ускоренные курсы, организованные при старой русской военной академии, значительная часть профессорско-преподавательского состава которой во главе с ген. Андогским в качестве начальника академии сразу же перешла в лагерь контрреволюции. Следует в этой связи отметить, что из 1600 человек офицеров службы Генерального штаба царской армии к концу 1917 г. было взято на учет нашим военным ведомством только около 400 человек, а фактически работало лишь 323 человека, из них только 131 человек в действующей Красной армии на штабных должностях; все же остальные оказались на стороне наших противников».
Эта статистика многое объясняет. На востоке России к моменту начала Гражданской войны оказалось очень мало кадровых офицеров, и тем более – офицеров с хорошей штабной подготовкой. Почти все они оказались востребованными на фронтах Первой мировой войны. После революции подавляющее большинство кадровых офицеров и генералов осело в белых армиях Деникина и Юденича. Немало их попало также в Петроград, Москву и другие губернии Европейской России, где они были призваны Советской властью сперва для борьбы с немцами, а потом – со своими же товарищами офицерами, оказавшимися в рядах белых армий. До Сибири из опытных офицеров-фронтовиков добрались немногие. Зато там было немало других офицеров: сосланных служить на восточную окраину за различные неблаговидные поступки или отсиживавшиеся от фронта в сибирской и дальневосточной глуши. Вот и получилось, что в армии Колчака полки и дивизии нередко формировали бывшие поручики и сотники, а спайка частей держалась лишь на личном авторитете командира, порой не имеющего боевого опыта руководства крупными частями и соединениями. Нередко во главе белых войск Восточного фронта оказывались люди далеко не самых высоких моральных качеств. В таких условиях пышным цветом и расцвела атаманщина, ярчайшими представителями которой были атаман Семенов и барон Унгерн. В Вооруженных силах Юга России генерала Деникина, да и у генерала Евгения Карловича Миллера на Севере, такого разгула атаманщины никогда не было.
Клюге, произведенный в офицерский чин еще задолго до Первой мировой войны, был из этой опытной офицерской кадровой тысячи в армии Колчака и должен был особо цениться начальством. В 1918 году он исполнял должность начальника штаба 1-й отдельной Забайкальской казачьей бригады на Восточном фронте – в составе Народной армии Директории. 17 марта 1919 года «за боевые заслуги в делах против большевиков» К. И. Клуге был произведен в капитаны со старшинством в чине с 25 октября 1917 года. По данным российского историка Андрея Владиславовича Ганина, Клуге был слушателем старшего курса Академии, затем был помощником начальника оперативного отделения управления генерал-квартирмейстера штаба отдельной Оренбургской армии. Приказом по отдельной Оренбургской армии от 24 марта 1919 года К. И. Клуге был назначен и. д. начальника штаба 4-й Оренбургской казачьей дивизии, а 18 мая 1919 года утвержден в этой должности. В ноябре 1919 года Клуге стал и. д. начальника штаба 1-го Оренбургского казачьего корпуса, а в 1920 году возглавил штаб 1-й отдельной Забайкальской казачьей бригады.
Приказом главнокомандующего всеми вооруженными силами Дальнего Востока и Иркутского военного округа от 23 января 1920 года атамана Семенова Константин Иванович Клуге был причислен к Генеральному штабу, вероятно, в связи с окончанием ускоренного курса Академии Генерального штаба в Томске. Клуге также был произведен в полковники Генерального штаба.
Вот как в мемуарах Константина Константиновича Клуге описаны события, в результате которых его отец оказался у Унгерна: «В ноябре девятнадцатого года управление Генерального штаба объявило о срочной эвакуации Томска ввиду ожидаемого его падения. Семьям офицеров предоставили состав классных вагонов и теплушек, отбывающий на Дальний Восток. Давно не имея вестей о муже, мама решила остаться, но судьба распорядилась по-своему: папа появился у нас в тот же вечер.
Отцу было поручено добраться с нашим поездом до ставки атамана Семенова и разузнать, что представляет собой эта сомнительная личность. «Во спасение России» Семенов изловчился присвоить остатки казны и ценностей короны.
Семенова насторожили папины расспросы, и чтобы отделаться от него, атаман уговорил отца свезти барону Унгерну какое-то якобы крайне важное сообщение.
Унгерн действовал южнее, в монгольских степях. С характерной для него беспечностью отец отправился к Унгерну, пренебрегая зловещей молвой об этом остзейском бароне: явиться пред его пьяные очи можно было беспрепятственно, но не так-то просто было живым покинуть его войско. Отцу захотелось попутно пополнить свой рапорт Генеральному штабу сведениями и об Унгерне.
«Не все в жизни зависит от нас», – говорил, бывало, папа, имея в виду участие в ней Судьбы».
Кое-что в рассказе Константина Константиновича с учетом сегодняшних знаний по истории Гражданской войны выглядит наивным. Перед самым своим арестом в Иркутске адмирал А. В. Колчак в январе 1920 года передал Семенову, только что произведенному в генерал-лейтенанты, права главнокомандующего на территории Российской восточной окраины. Пробившиеся в Забайкалье остатки войск Колчака – каппелевцы поступили под команду Семенова и, конечно, офицеры-колчаковцы никак не могли инспектировать деятельность своего верховного главнокомандующего.
О службе отца у Унгерна Клуге-младший сообщает следующее: «По приезде в Ургу, в расположение ставки Унгерна, отцу стало ясно, что он имеет дело с опаснейшим психопатом, распоряжавшимся фронтом в двести верст. Объявив себя породнившимся чуть ли не с самим Далай Ламой, Унгерн заполучил от буддийской иерархии какое-то важное звание, и сибирские кочевники, духовно связанные с Лхасой, вливались в его войско.
Унгерн фон Штернберг встретил отца с распростертыми объятиями. Барон видел в нем подлинного профессионала, полковника дореволюционного Генерального штаба, в то время как иные лейтенанты тех лет сами производили себя в генералы.
Постоянно пьяный, Унгерн был очень хитер, не питал доверия ни к кому, кроме офицера, командовавшего постоянными расстрелами.