В поисках смысла
– в медвежьем углу насквозь продажные чиновники – и забитый, прозябающий народ;
– в русском селе не народ –
И так далее, и тому подобное – много другого,
У Салтыкова – Щедрина есть сказка «Как один мужик двух генералов накормил». Вот собрать бы всех прихлебателей Запада на необитаемом острове, чтоб они там попробовали сами себя кормить. И сами себя снимали тоже. Там они с великим удовольствием скушали бы друг друга…
16.04
Преданный собственным народом, Христос, если подумать, стал
И он был поистине одинок. Даже, казалось бы, верные ученики его, апостолы, не могли скрасить его трагического одиночества. Он уже знал, что и спасения с их стороны не будет.
Он принял мученическую смерть ради человечества, которое восприняло его учение, как известно, перетолковав по – своему.
И на это он уже никак не мог повлиять.
Часть третья
Ближе к концу жизненного пути жизнь ненавязчиво преподносит удивительные вещи. Исподволь копятся, зреют в тебе раздумья о пережитом; перебираешь их, как чётки, и порой не можешь понять толком – зачем тебе всё это. И вдруг попадётся тебе замечатедьная мысль неглупого человека, которая окажется такой знакомой и восхитит тебя тем, что ты сам однажды о том же подумал. Тут же захочется уточнить, проверить – так ли это? Подойдёшь к стеллажу, чтобы заглянуть в предисловие когда – то давно изданной книги и перечесть тобой написанное: «Мне везло на умных, порой даже талантливых или просто на хороших людей… Нечаянно однажды вдруг вспомнились они все – живые и уже ушедшие, – оставившие глубокий след в моей душе, и меня охватило горькое чувство, что их мысли и голоса, их шутки и разговоры исчезнут вместе со мной.» (Когда я это перечитал теперь, подумал – почему же, собственно,
И вот же: Лев Пирогов в одной из своих критических заметок, оттолкнувшись от известной истины, что внутри каждого из нас заключён целый мир, – признался: «…как – то зябко становится при мысли, что он существует, пока ты жив. А не станет тебя – не останется и этого мира. Не себя жалко, а жалко тех людей, чьё существование зависит от твоей памяти. Которые, может, только в ней и живут. Значит нужно это из себя вынуть.»
Очень верно замечено, что является потребность «это из себя вынуть». Это правда: когда вспоминаешь тех, с кем тебя сводила жизнь, не задаёшься вопросом, оставил ли ты в них по себе память. Первое, что приходит в голову: спрашиваешь себя – что осталось от них в тебе самом? Ведь это они оказали определённое влияние на то, что ты стал тем, кто ты есть. И главная заслуга в том безусловно принадлежит близким.
Воспоминания. Завораживающие тени на матовом стекле памяти – и радостные, и печальные, и горькие. Сидит человек на скамейке у пустынного пляжа, чертит прутиком на песке узоры…
Узоры памяти. Он что – то пытается «из себя вынуть»? Пытается, зная, что подует ветер или набежит волна – и они исчезнут. И всё снова примет вид, будто ничего – никаких узоров – и не было. Память его сопротивляется их исчезновению. Уж не кажется ли ему, что обретёт он в них нечаянное, на время, спасение от внешнего мира, всё более погружающегося в какой – то ползучий апокалипсис?
Но сама по себе память бывает разной.
«О память сердца! Ты сильней рассудка памяти печальной…» – сказал поэт. Тут надо бы отметить, что «печальная память рассудка» владеет человеком в сознательном возрасте. Когда же рассудок ещё не властен над существом, делающим первые шаги по земле, когда оно живёт лишь чувствами – вот тут и рождается в нём
И к замечательному определению поэта я бы добавил: чем дальше идёшь по дороге жизни, тем порой, вопреки власти рассудка, сильнее тобой владеет память сердца.
На нашей славной планете только камни – эти вечные стражи бегущих дней – остаются неизменными, лишены памяти и хранят молчание. А каждая особь, каждый участник существования в роскошной кладовой живой природы жив общением, подвержен влиянию своего окружения.