Выходец из религиозной семьи (он ведь и сам мальчиком пел в церковном хоре), мой отец – коммунист никогда не был догматиком, не признающим вековых народных верований. Да и профессия агронома обязывала к тесному общению с людьми – он всегда был окружён тем народом, из которого вышел он сам. А случай со мной он объяснил сильным воздействием внушения.
А этот сюжет другого рода.
В наших краях свободно кочевали по степи цыгане. И однажды расположился их табор за прудом, недалеко от посёлка. И скоро у нас буднично, феноменально просто и как – то даже весело приключился чистый анекдот.
Дом наш никогда не запирался. Мама на кухне готовила обед. За чисткой картошки подняла глаза и видит: в проёме двери стоит красавица цыганка – ну чисто жар – птица в разноцветном оперении! – и певучей скороговоркой обещает рассказать хозяйке всю ожидающую её судьбу. Но мама – а в нашей семье не принято было верить каким – то гаданьям – энергично запротестовала, пытаясь переместить красавицу туда, откуда она появилась. Но тут у той образовалась сильная жажда – просто во рту совсем пересохло. Ну как хозяйка могла отказать бедной женщине и не дать ей воды напиться?
С тем и расстались: мама проводила гадалку на улицу. Воротилась к своей картошке, дочистила её для щей, стала собирать компоненты для них… На столе у неё был приготовлен большой кусок говядины – теперь там ничего не было. Тут уж было от чего растеряться. Красавица, уходя, выглядела совершенно той же, что и пришла – с пустыми руками. Так это что же? Она успела незаметно прихватить мясо и спрятать его под юбки?
Вот ещё «картинка с выставки».
Войне конец, все хотят радостей мирной жизни – а в ней наблюдается постоянная нехватка всего подряд.
Объявилась у нас дома незнакомая полная, круглолицая особа. Именно незнакомая, потому что в посёлке все всех знают. Трудно сказать, какими путями её сюда занесло. Скорее всего она явилась со станции Таловая, которая была от нас в двенадцати километрах. И почему – то в летнюю жару она выглядела одетой очень тепло.
Случайно оказавшийся при сём, я был аккуратно выдворен матерью в соседнюю комнату, но из любопытства ухитрился подсмотреть. У визитёрши оказалось так много одетых на ней одёжек, что она напоминала капустный кочан, снимающий с себя слой за слоем. И на столе перед матерью были разложены и всевозможные кофточки с рюшами, и даже шерстяные вещи! Разговор вёлся полушёпотом, но понять было нетрудно – всё это предлагалось купить. Было ясно, что происходящее совершается в отсутствие отца, ведь если б он узнал об этаких делах…
Но вот же штука! Из песни слόва не выкинешь. Что было – то было. И меня осенило тогда: женщины – существа особые, никогда не забывающие о том, как они должны выглядеть.
Но кроме того, что содержится в твоём прошлом, существует фамильная память, семейные предания, без которых человек подобен дереву с обрубленными корнями. И хоть унесло тебя ветром жизни далеко от той земли, где родился, – неизбежно возвращаешься памятью к давним событиям, радостным и печальным, к своим предкам. А вспомнишь о них – явится мысль о том, откуда мы все родом.
Родина предков моих – степной край в среднем течении Дона. Во времена давние, дикие, недоступные во всей полноте человеческому воображению, через эту землю, между Волгой и Доном – этакое
Знаменитый земляк наш, Иван Бунин, писал об этой земле как о «плодородном Подстепье, где древние московские цари, в целях защиты государства от набегов южных татар, создавали заслоны из поселенцев различных русских областей, где благодаря этому образовался богатейший русский язык и откуда вышли чуть ли не все величайшие русские писатели во главе с Тургеневым и Толстым.» Вот почему мне, родившемуся и выросшем здесь, так легко, так
Прадеды мои (то есть деды матери с отцовской стороны): Киселевы Степан и Прасковья. Их дети (по старшинству): Дмитрий, Иван (р. 1891, отец матери, которую назвали в честь бабки), Семен, Евдокия.
Киселев Степан – мужик был справный, хороший хозяин, по тем временам (в конце века девятнадцатого, когда ещё не было признаков мирового пожара – грядущих войн и революций) слыл человеком зажиточным, владел большим, красивым домом с расписными ставнями – а дом этот он построил сам. Он был плотник и столяр – мастер высокого класса, имел руки золотые: мастерил кареты, тарантасы, сани и, продавая превосходные свои изделия на ярмарках, хорошо зарабатывал. С очередной ярмарки всегда привозил много всякой всячины: бочонок сельди, окорока, связки колбас и калачей, всевозможные пряники, петушков на палочке – и прочую снедь. Возвращался с торгов веселый и хмельной – вообще выпивал он крепко. В семье был деспотом – перечить ему никто не мог. Колотил жену, бил и третировал детей.
Старший сын его Дмитрий, женившись, не пожелал жить в отцовском доме и съехал на выселки. (Позднее то же произойдет и с Иваном, останется с отцом лишь младший Семен, которого Степан женит и подчинит себе полностью.)
Вот в эту богатую семью и попала выданная за Ивана девушка Федосья Сидоровна Тюрина (будущая родительница моей матери), родители которой жили на параллельной улице села. К моменту рождения внучки Паши дед Сидор, отец Федосьи, был уже вдовцом. К тому же случилось так, что его сын и невестка померли и остались у него на руках двое внуков – заботу о них он полностью возложил на себя. Привечал Сидор и других внучат – детей дочери Федосьи, часто прибегавших к нему в роскошный сад, плодами которого он их щедро одаривал.
Тюрин Сидор, как вспоминала внучка Прасковья, был с большой, живописной шапкой седых, вьющихся волос и седой, курчавой бородой. Он был очень добрый человек и, по всем признакам, был сельским интеллигентом; был грамотен, почитывал газеты, никогда не отказывал соседям при нужде написать письмо или заявление. Повторно он не женился и внуков, двух мальчиков, растил сам. Топил печь, готовил еду: варил щи, пек хлеб и даже пироги. Иногда, с великим трудом вырвавшись от сурового свекра, прибегала дочь, чтобы постирать или в чем другом помочь отцу.
В молодости Сидор работал садовником у помещика (тогда и грамоте обучился), а женившись и обзаведясь хозяйством, сам развел большой сад, в котором вдохновенно, искусно выводил новые сорта яблок и груш. В этом саду, кроме групп традиционных плодовых деревьев, был даже орешник.