Он не поднимал на нас взгляда: угасал им где-то в пламени. Оно озаряло лицо, ставшее лицом индейского идола с тяжёлыми веками и точёными, рублеными чертами. В угольной черноте волос тлели костричные пряди. Мне чудилось, он глотал искры из огня и сгорал в каждом брошенном слове. Вик легко касался гитары, будто ласкал её, и чудилось, что время решило умереть вместе с нами.
Дафна задумчиво положила щёку Бену на плечо. Ребята смотрели в пустоту, забыв, что слушают своего школьного уборщика, который несколько лет был для них невидимкой и тенью. Я знала, что они чувствовали, потому что чувствовала то же самое.
Я слышала «не хочу влюбляться» как «уже люблю, мне некуда больше деться». Виктор Крейн перебирал струны. Он смотрел сквозь меня, но не сводил глаз, и я быстро утёрла со щеки упавшую слезу. Он понимающе моргнул и сделал вид, что ничего не видел. Это очень хороший жест, жест взрослого человека – готова спорить, тот же Стив пел бы совсем иначе и смотрел бы тоже иначе.
Стив был, конечно, рядом и пересел так, чтобы касаться моей ноги коленом. Я была не с ним мыслями, не с ним телом. И не в его руках хотела сгорать. И не на него хотела смотреть. В тот момент я это очень хорошо поняла, хотя всегда сомневалась в своих желаниях, потому что толком ничего так сильно не желала.
Он многое видел и никем не был любим. Я была слишком молода и до этих пор никого не любила.
До этого вечера мы оба не знали, что песней можно сделать больно. Отсветы пламени, пляшущие тенями по лицу, скрывали мягкой маской его боль, прорезавшуюся среди простых повторяющихся слов. Вик сделал мне мучительно нехорошо. Теперь я знала, что у него на душе было что-то, что покоя ему не давало.
После полуночи ребята разбрелись по своим домикам. Возле костра остались только те, кто хотел слушать истории, жарить зефир и дышать мглистой сырой ночью. На брёвнах удобнее устроились мы со Стивом, Бен, Дафна и, как ни странно, Джесси и Джон. Вик закрыл большой зелёный термос с чаем и зевнул:
– Пора бы на боковую, ребята. Или завтра не в‑встанем.
Меня очень удивляло, что ни он, ни Джонни Палмер не ненавидели друг друга после случившегося. Один другому расквасил нос, а на лбу у Вика всё ещё был белый шрамик – но они будто взаправду не держали зла. Или очень здорово притворялись.
– Ещё как встанем, – сказал Стив и отпил коку из банки. – Мы с ребятами побудем здесь ещё немного.
– Какого чёрта?! Лагерь – и без страшилок, – широко улыбнулся Джонни, мазнув светом фонарика по нашим лицам. Я прищурилась и закрылась от него ладонью. – Я знаю парочку, от них обделаться можно!
– Да брось, – фыркнула Дафна и отобрала у него фонарик. – Ты только что рассказал одну, я даже не вздрогнула. Если все прочие такие же…
– Я знаю к-кое-какую историю, – задумчиво протянул Вик и посмотрел в потрескивающий костёр. – Не то чтобы это прямо страшилка. Скорее, то, что передаётся из поколения в поколение в м-моей семье.
Бен с готовностью кинул ему чёрный туристический фонарик, Вик ловко поймал его и озарил своё лицо снизу столбом жёлтого света, отчего оно приобрело зловещие черты, искажённые пляшущими тенями. Он был индеец, и тогда это стало очень заметно – будто его списали с исторической книжки и показали нам.
– Это было в‑время голода в племени могавков. Почти конец девятнадцатого века. Всех нас уже загнали в резервации, еду выдавали по талонам и специальным монетам. Терять их было нельзя, если хотел есть. Могавки тогда жили б-близ гор и не страшились даже самых невероятных высот. С юности их учили карабкаться по склонам и охотиться на кого придётся, хотя вариантов было немного. На жизнь они зарабатывали м-местным промыслом, а п-позже – презирая любой страх – спускались в глубокие шахты и поднимались на самые высокие скалы.
Я мало знала об этом племени и представила себе людей, похожих на Вика: рослых, гордых, необычных, с холодными глазами, неулыбчивыми. От ветра пламя костра дрогнуло. Я сжала колени руками, поглядев по сторонам, в лесную темноту и серебряную полоску озера в прогалине между деревьями.
– Они были относительно свободны на землях резервации и очень бедны. Сильны, но не п-приспособлены к выживанию в новом для них мире. Никто тогда приспособлен не был, честно сказать. Случилось так, что мой прадед вместе с остальными мужчинами решил отправиться на заработки из-за большой нужды. Он оставил молодую жену и подался на строительство моста в Вирджинии в Большом к-каньоне, том, что близ горы Рашмор. Мост был нужен, чтобы проложить по тем землям железную д-дорогу. Прадед и ещё тридцать здоровых крепких мужчин покинули племя, чтобы заработать на лучшую жизнь жёнам и детям. Они отправились в другое место, вдали от родных лесов и гор, и там трудились, отстраивая мост в самых опасных участках предгорья. Их очень ценили за то, что они могли работать на больших высотах.
Где-то неподалёку тревожно ухнула сова. Дафна села поближе к Бену.
– В один день судьба прибрала четырнадцать из них. Могавки, работавшие на стройке, сорвались с высокой обломленной балки, работая б-без тросов, и разбились о скалы. Это был обычный для тех мест случай. Они навсегда остались лежать на дне глубокого к-каньона. Спуститься туда за их телами в силу высоты и особенностей конструкции моста б-было сложно, да и кто бы стал заботиться о телах индейцев? Никто. Белые люди думали, что остальные, испугавшись гибели соплеменников, уйдут. Но на следующее утро оставшиеся в живых вернулись на мост с презрением к высоте и смерти, и со временем тот мост отстроили.
Вик замолчал. Он запахнул коричневую вельветовую куртку и, прочистив горло, продолжил:
ebooksa