– Нет. Я всё делала, как ты хотел. – Теперь мне стало страшно. Я одна, все накачаны снотворным. Все? Даже Вик? Будь он здесь, помог бы мне?
– Я так не думаю.
– Как ты сумел не опоить меня?
Он тихо рассмеялся и с нежностью коснулся кончика моего носа указательным пальцем в перчатке. Я вжалась в подушку затылком, лишь бы избежать его прикосновения.
– Всё тебе расскажи, малышка. У меня свои хитрости. И мы сейчас говорим не обо мне. Я пришёл, чтобы напомнить кое о чём. Видишь ли, ты, верно, забыла, но у тебя есть только я, Лесли. Я. – Он помолчал, спокойно глядя на меня сверху вниз. – И больше – никого.
– Я помню.
– Лжёшь!
Он по самую рукоять вогнал свой нож в матрас рядом с моей головой. Я хрипло вскричала, но меня заткнул такой же наглый и жадный, как и даритель, поцелуй. Крик сбил маску наверх и впился в мои губы. Он вырвал у меня поцелуй, как хищник – кусок плоти из тела добычи, крепко стиснул плечи до синяков, вжался в мою грудь своей. Она глубоко и сильно вздымалась от его дыхания. Язык скользнул мне в рот, поцелуй из грубого стал невесомым. Я неосознанно потянулась к Крику, неспособная оттолкнуть по-настоящему. Упёрлась руками в его грудь, чтобы не вжаться в тело, как хотелось. Я помнила всё, от нашей первой встречи до дня, когда обещала не прогонять его. Тогда от него пахло сырой землёй и болотом. Я постепенно поддавалась ему, запуганная до такой степени, что начала его желать. Чёртова, чёртова виктимность. Но стокгольмский синдром не зря зовут также синдромом здравого смысла и синдромом выживания заложника. Я хотела выжить любой ценой, хочу и сейчас. И тело помогало мне. Оно хотело того, кого боялся и гнал прочь мой разум. Я слабо прикусила верхнюю губу убийцы, который держал в ужасе весь Скарборо, и обвела языком край нижних зубов. Они почудились мне нечеловечески острыми. Я попыталась убедить себя, что это только игра воображения.
– А говоришь, не скучала. – В его голосе послышалась мрачная улыбка.
Он склонился снова, крепко обхватил мои бёдра, поднял с матраса и притянул к себе. От него снова пахло землёй, но теперь ещё и дымом. Он кого-то убивал? Как он здесь оказался? Приехал за мной… или со мной? Я погладила его по запястьям и скользнула на венистые предплечья, но он только сбросил мои руки.
Почти нежно я попыталась снова выскользнуть из-под его ладоней – и он поддался, разрешил это сделать. Я невесомо провела ладонями по плечам и спустилась по тяжёлой литой груди, лаская её прикосновениями, и слышала, как он дышит – глубоко, с присвистом, шумно втягивая воздух. Он положил голову мне на плечо, овеял дыханием шею и прошептал:
– Ты делаешь это потому, что хочешь? Или надеешься, что я упущу из виду свой нож?
Он опустил руку ниже, убрал её под резинку моих шорт. Я вздрогнула всем телом и дёрнулась, но Крик держал меня крепко.
– Ты его не вытащишь, малышка. Сил не хватит. – Он накрыл рукой мой живот, другой же стиснул оба моих запястья. – Перестань сопротивляться. Всё о’кей. Я не пришёл тебя запугивать.
– А что же?
– Только напомнить, чтобы ты не забывалась.
Он огладил мои бёдра, прошёлся по резинке белья – но тут же убрал руку выше и опустил маску.
– Чтобы ты помнила, кому принадлежишь. И о ком должна думать.
Нельзя запугать человека и таким образом заставить его влюбиться. Это неправильные чувства. Почти болезнь. Травматическое расстройство, которое заставило меня податься ему навстречу – моему мучителю и найти кончиками своих пальцев – его, чтобы сплести их. Я знала, что он улыбнулся мне под маской.
– Так куда лучше, – сказал Крик.