Исполнитель

Он удобно устроился на поленьях возле самой печки и, сняв шинель, принялся рассказывать прозведение Артура Конан‑Дойля "Пёстрая лента", добавляя в него от себя некоторые детали. В теплушке стояла тишина, изредка прерываемая возгласами:

Некрасов подскочил с земли и кинулся бежать подальше от станции. Он падал. Поднимался и снова бежал. Уже не было сил. Бок сводило от сильной боли. В висках стучало… Вот и Маныч показался…

– Некрасов, ты случайно печатать на машинке не умеешь? – поинтересовался начштаба Клинов.

– С какой целью вы находились в районе расположения воинской части Красной Армии.

– Мама и очень вкусно.

Через полчаса Юрий разместился в тесном, но очень чистом купе. Здесь вместе с ним жил писарь Мылов, которого все звали не иначе как "Мыло" и Семён Маркович Яблоков. Это был человек лет пятидесяти с седыми обвислыми усами, короткой стрижкой, крупным носом, на котором каким‑то странным образом удерживались маленькое старое пенсне. Несмотря на большую разницу в возрасте, Яблоков и Некрасов очень быстро сошлись. Выяснилось, что Семён Маркович почти всю свою жизнь проработал делопроизводителем в Министерстве внутренних дел Российской империи. У него был такой каллиграфический почерк, что написанные им документы были похожи на произведения искусства. Но печатать на машинке Яблоков не научился. "Зачем все эти новшества в нашем канцелярском деле?" – не раз повторял он. Семён Маркович иногда писал документы, но в основном занимался их сортировкой и подшиванием. Когда Некрасов увидел папки, оформленные делопроизводителем, то пришёл в восторг. Аккуратно, красиво, понятно…

Шампанское было тёплым и ударило Некрасову сразу в голову.

– Есть! – ответил Юрий и вышел их хаты.

– Я же свой… я свой… – задыхаясь от одышки, закричал Юрий.

– Надо подождать! Скоро рассеется туман, и мы друг друга увидим, – решил Некрасов.

Таинственно белым и новым.

Вскоре стало ясно, что эшелон движется на восток.

С трудом ему удалось столкнуть с себя тяжёлого человека. Это был мёртвый Саленко. Белогвардейская конница промчалась через их позиции, оставив после себя трупы красноармейцев, и ворвалась на станцию Торговую. Оттуда доносился шум жестокого боя.

– Он не курит! Нет! Кружовицкий хочет быстро уничтожить редкие сейчас папиросы! – вдруг осенило Юрия.

Узел получился внушительных размеров. Некрасов попробовал приподнять его, но не смог. Тогда он схватил его двумя руками и вытащил волоком на улицу, с трудом протолкнув через двери.

– Ах, погиб… А ты почему тогда живой? Почему ты, как крыса, прибежал сюда? А, Быков?

– Так точно! – бодро и, не задумываясь, ответил ему Некрасов.

– Есть! – подскочил он со стула.

Утром их разбудил шум сильного дождя, неожиданно застучавшего по крыше. Екатерина, подняв голову с его груди, пристально посмотрела в глаза Некрасова и сказала:

– Не! Мы тебя сразу не расстреляем! Сначала в подвале, морда холёная, посидишь, – заявил Пахомов.