– Не-а, – он морщит нос. – Никаких контактов, только наблюдение.
– Херовый какой-то проект.
Последний кусок мяса. Ру тщательно жуёт, не глядя на меня. Затем всё же говорит, уставив взгляд в сторону окна:
– Мы это уже обсуждали. Я всё равно поеду.
– Да я что? Я ничего. Но имею я право высказать своё мнение?
– Ты не можешь этого понять, – он снова закипает, как и всякий раз, когда разговор касается проекта Ланы. – У тебя есть статус, награды, уважение… А у меня – ничего! Достало быть пустым местом.
– Но это не повод лезть в такую стрёмную херню! Ты ещё не видел, что может получиться из этих закрытых проектов, а я знаю!
Глаза Ру вспыхивают ярко-голубым льдом, и я выдыхаю, говорю по возможности спокойно:
– Ладно, прости. Я рад, что ты нашёл что-то для себя. Надеюсь, всё пройдёт нормально.
Ясно, что переубедить его не получится. Я уже и так десяток раз повторил, что закрытый статус проекта означает, что он слишком дерьмовый, чтобы быть официальным. Плюс это гораздо опаснее: если что пойдёт не так, штаб тут же бросит всех участников и будет открещиваться от них любыми возможными способами. «Порочная инициатива отдельных сотрудников, которые превысили полномочия. Виновные уже понесли наказание» – вот чем частенько заканчиваются закрытые проекты.
Продолжая смотреть на меня, Ру серьёзно говорит:
– Там убивают мутантов. Таких же, как мы с тобой. Разве ты сам не хочешь, чтобы нас перестали держать за уродов? Ну так надо что-то для этого делать.
– Война никогда не прекратится. Если не там, то в другом месте, не мутанты, так ещё кто-то. Таков уж мир.
– Не строй из себя циника, тебе не идёт.
– Да какой уж цинизм, если я за тебя боюсь.
Он скептически кривится.
– А кто из больницы вышел месяц назад?
– Я хотя бы вышел.
При мысли о Йозефе Бауме, который не дожил до перевода в штаб, настроение падает окончательно. Взял, называется, на «показательную операцию», чтобы он получил звезду выслуги и посиял улыбкой перед камерами. Он благодарил. А теперь с надгробия улыбается.
– Ты в этом не виноват.