Однако Эдуард Евдокимович не стал дожидаться, когда я справлюсь с собой. Я не слышала, как он приблизился. Почувствовала только, как сильные руки обхватывают меня за талию, разворачивают, поднимают над полом и прижимают к прикрытой тонкой тенниской груди.
— Я отнесу вас в гостевую спальню, Вероника. Вам нужно отдохнуть. Поговорим позже, — прогудел у меня под ухом низкий голос мужчины, исходящий, казалось, от всей его грудной клетки. — Дайте знать, когда будете готовы к конструктивному диалогу.
Гостевая спальня располагалась на первом этаже двухуровневой квартиры, которой владел Скворцов. Он внес меня в затененное помещение, сгрузил на кровать. Вышел, не закрыв за собой дверь, чем-то погремел в кухне, объединенной с гостиной. Хлопнул дверцей холодильника. Вернулся в спальню, катя перед собой сервировочный столик.
— Здесь вода, чай, сахар, молоко и печенье, — сообщил моей спине: я отвернулась лицом к стенке сразу, как только мужчина снова возник на пороге. — Можете перекусить. Возможно, ваша вспышка вызвана низким уровнем сахара в крови.
Я лежала, слушала его размеренную речь и цеплялась за все ее недостатки, чтобы не перестать злиться, не позволить себе чувствовать благодарность к человеку, который внезапно решил пожалеть меня, как… как, наверное, жалел своего трехногого пса.
Пока Эдуард Евдокимович нес меня на руках, а потом сервировал угощение, приступ паники и отчаяния немного отступил. Как только мужчина вышел, я села на постели, потянулась к бутылочке с водой. Пара глотков холодной жидкости помогли справиться с комом в горле, но вызвали новый приступ дрожи в теле.
В квартире Скворцова было прохладно из-за гуляющих по ней сквозняков: хозяин, несмотря на конец осени, предпочитал держать окна приоткрытыми. Я замерзла. К тому же, он был прав: я не ела с прошлого вечера. Почти сутки.
Пожалуй, горячий чай поможет согреться и окончательно прийти в себя.
С этой мыслью я снова потянулась к столику. На нем стояла высокая черная чашка с матовыми боками, чайник с кипятком, две коробки дорогого чая в пакетиках — черного и зеленого, и коробка маффинов.
Чай я выбрала черный. Бросила пакетик в чашку, залила кипятком, подергала за ниточку, чтобы вода скорее закрасилась. Потом убрала пакетик и, подумав, долила в чашку молока.
Мы с мамой всегда пили чай с молоком. Но свекровь, впервые увидев, как я доливаю себе в чашку молоко из пакета, вздернула тонкую, как ниточка, бровь, и заявила, что портить благородный напиток — признак дурного вкуса. «Ника, отвыкай от своих плебейских замашек, — потребовала она тогда. — Ты теперь не девка из народа, а член нашей семьи».
Сейчас я налила себе молока из протеста и даже с каким-то злобным удовлетворением: как мне нравится, так и буду пить! И пусть кто-то попробует мне указывать!
Указывать было некому. Я сидела на краю постели, сутулясь и поеживаясь, лязгала зубами по краю чашки и торопливо заглатывала терпко-сладкую горячую жидкость, которая обжигала небо и блаженными волнами тепла стекала в сжавшийся от голода желудок.
Кстати, есть и пить в постели моя бывшая свекровь также считала недопустимым.
Первую чашку чая я выпила быстро и без ничего. Немного согрелась. Колотун, сотрясавший все тело, отступил. Тут же заварила вторую порцию, а пока она настаивалась, вскрыла коробку с маффинами. Выбрала два: один с заварным кремом, второй — с шоколадным. Положила себе на блюдце. Вот и завтрак.
Стянула с кровати плед, укуталась в него. Откусила сразу добрую половину маффина и, жуя, задумалась. По всему получалось, что Эдуард Скворцов ждал сегодня не меня, а какую-то другую женщину. Она не явилась, зато приехала я, и он принял меня за нее. Вполне понятная ошибка. Но, потом, когда стало ясно, что я — не та, за кого он меня принял…
Почему мужчина отказался уничтожить контракт? Почему принялся настаивать на том, чтобы я стала суррогатной матерью? Что ему мешает спокойно подыскать другую кандидатуру? Он куда-то торопится? Поиски затянулись, и он отчаялся?
…Маффины провалились в желудок один за другим, а я почти не почувствовала их вкуса. Взяла третий, пообещав себе, что это — последний. С фигурой у меня проблем не было, поправиться я не боялась, но сладости — не лучшая пища, когда ты не ел почти сутки.
Голод отступил. Нервная дрожь — тоже. Им на смену пришел стыд за собственную несдержанность. Я накричала на Скворцова, закатила ему истерику! Прекрасное начало знакомства. После такого он просто обязан выставить меня прочь. Зачем ему домработница-истеричка?
Отсиживаться в спальне и дальше не имело смысла. Мне следовало пойти, извиниться за недостойное поведение и попытаться договориться с Эдуардом Евдокимовичем спокойно. Я объясню ему, что опоздала не по своей вине. Попытаюсь убедить, что не гожусь на роль суррогатной матери. Не может быть, чтобы он не внял доводам разума!
ebooksa