Я чуть пружиню на носках. Хочется прыгать от волнения, но я знаю, что это его разозлит, и потому себя сдерживаю.
– А он сюда зайдёт?
– Он устал, ему надо отдохнуть, – бубнит старик, шаркая к операционной.
Я почти след в след иду за ним хвостиком, стараясь не наступать на стыки плиток – это у меня игра такая.
– А что вы делаете? – спрашиваю я. Операционную не открывали с самого отъезда доктора.
Вот точно же сейчас скажет «Не твоего ума дело».
– Не твоего ума дело, – говорит он, и я украдкой улыбаюсь.
Тяжёлая стальная дверь захлопывается прямо перед моим носом.
Я так и сижу как на иголках всё следующее утро. Туда-сюда по коридору ковыляет Николай, таская какие-то ящики и коробки, а я испуганно выглядываю в коридор, гадая, что там спрятано. А ещё я считаю время. И у меня созревает план.
Я успеваю дойти где-то до семидесяти между тем, как за стариком захлопнется дверь, и тем, как он снова зайдёт в коридор. И всё это время дверь операционной открыта. Ничто мне не помешает туда заглянуть. И вот, как только тяжёлая дверь стучит за спиной Николая, я решаюсь на отчаянный шаг.
Семьдесят. Я срываюсь с места, бегу через весь коридор. Сердце бешено стучит в ушах. Тяну стальную створку на себя. Шестьдесят один. С кряхтением протискиваюсь в узкий проём, и меня почти пинает под зад тяжёлая дверь. Пятьдесят четыре. В нос ударяет особый запах, который больше ни с чем не сравнить. Меня вдруг так накрывает от вида этого стола, мониторов, гигантской лампы под потолком, разбросанных бумаг, шкафов с инструментами, что против воли в памяти вспыхивает мой самый первый день жизни и… и что-то ещё.
Я словно вижу вспышки неясных образов и слышу ритмичный писк кардиографа.
Я смотрю на сложенные возле стола коробки и ящики. Опускаюсь на холодный кафель. Тридцать шесть. Крышки коробок сложены внахлёст. Распахиваю картонку. Жадно смотрю внутрь. Тридцать два. Это огромная стеклянная банка в вате. И внутри плавает… Это что? Это часть лица? Глаз?
Это аккуратно иссечённая часть человеческой головы, от скулы и до носа. Я вижу в разрезе те же самые пазухи черепа, что и на плакатах в классной комнате. Двадцать три. В горле вязнет комок, я стараюсь снова закрыть коробку. От испуга руки не слушаются. Кое-как складываю картон, в ушах шумит. Я бросаюсь к выходу из операционной. Семь. Тяну дверь. Шесть. Протискиваюсь в коридор. Пять. Дверь по инерции ходит туда-сюда. Пытаюсь её остановить. Четыре. С лестницы доносятся шаркающие шаги. Три. Бегу к своей палате. Два. Прячусь, едва переводя дух, в глазах темнеет. Один. Скрипит больничная дверь, Николай волочит ноги до операционной.
Я нервно сажусь на койку, пытаясь переварить увиденное. Должно быть, мне стоило этого ожидать? Раз меня «создали», то, конечно, из чего-то. В остальных коробках тоже части тел? Мёртвых тел? Но зачем они нужны? Неужели доктор хочет создать ещё одно подобное мне существо? Я делаю недостаточно?
Я слышу его шаги: каблуки туфель выбивают звонкую дробь по коридорной плитке в ритм взволнованного биения моего сердца. Словно время замедлилось, и я на доли секунды разбираю момент, когда его силуэт появляется на светлом фоне дверного проёма. В руках он держит какой-то свёрток.
– Ну, как у нас дела? – Доктор садится на табурет у моей кровати, а мне до того радостно его видеть, что все слова пропадают из головы. Я просто таращусь на него, рассматривая лицо, халат и костюм, и выглядит он точно так же, будто никуда и не уезжал. Не дождавшись моего ответа, он задаёт новый вопрос: – Как успехи в учёбе?
– Я теперь знаю дроби! И как посчитать площадь круга! И как узнать скорость движения! И из чего состоят бактерии! – наперебой выкрикиваю я, будто меня прорвало.
– Похоже, Николай хорошо постарался. – Он легонько улыбается, и я улыбаюсь в ответ. – Ну что, тогда, раз у нас такие хорошие новости, думаю, можно приступать к новым занятиям. Ещё более интересным.
– Да? К каким? – От нетерпения я ёрзаю на месте.