Теперь вздохнул и, думаю, мысленно выругался Даня.
– Это я, отец. Открой, пожалуйста.
После небольшой паузы ему ответили:
– Кто это такой – «я»?
Даня закатил глаза к козырьку подъезда.
– Один из твоих сыновей, Даниил. Помнишь такого?
– Зачем приперся? Думал, я сдох и ты сможешь поживиться куском общего пирога?
– Нет, сейчас ты мне нужен живым.
– Для чего это я тебе нужен, интересно?
– Раз интересно – открывай, – загорячился Даня. – Или мы что, как идиоты, по домофону будем разговаривать?
– Насчет идиотов не обобщай, – ответил отец, и домофон истошно запищал, сообщая об открывшейся двери.
Отец Дани – массивный, широкоплечий и пузатый – ждал нас в прихожей со скрещенными на груди руками.
– Даже один прийти не смог, – хмыкнул он. – Девчонку притащил, чтобы за нее прятаться.
Мы с Даней ничего не ответили.
– Можете не разуваться, – сказал он и направился вглубь жилища. – Вы ненадолго.
Квартира была старой – поверх доисторических обоев наклеены плакаты с какими-то борцами, в коридоре над дверью висел турник, сквозь окошко двери в комнату можно было рассмотреть очертания боксерской груши. Еще я увидела огромные разной степени убитости кроссовки, резиновые сапоги с меня ростом, рукавицы, которые я могу смело надевать на голову, как шапку, и прислоненную в углу бейсбольную биту.
Я не отставала от Дани, и скоро мы оказались на кухне. Последний раз, по словам самого Дани, прозвучавшими в далеком детстве, тут меняли мебель еще до его рождения. Но что нельзя было не заметить – и здесь, и везде в квартире наблюдалась строгая чистота и солдатский порядок.
За столом сидели двое парней – такие же здоровые, как их отец, и похожие друг на друга, почти как близнецы.
Даня разительно отличался от них всех. Тонкой фигурой, заостренными чертами лица, волнистыми волосами и улыбкой он пошел в мать, которую, к сожалению, и сам едва помнил, и которую мы с ним в детстве часто рассматривали на фотографиях. Именно от нее в его внешности и зародилась та самая изящность, которую Даня стеснялся и готов был выбивать из себя кулаками.
– Поздоровался бы хоть с братьями, – бросил отец, присаживаясь к столу.