Для этих команд поставлено на карту все, и я болела за них по-крупному.
Я проверила свой телефон в надежде, что Зак прислал сообщение. Но ничего не пришло. Я пыталась подбодрить себя, пыталась сосредоточиться на игре, но я не могла перестать задаваться вопросом, придет ли он. Мне стало интересно, что он решил, и это заставило меня задуматься. Он не сказал ни слова за все время, пока я находилась у него дома. Он просто уставился на меня, а потом на билет, и я понятия не имела, что творится у него в голове.
Может, он мне не поверил.
Может, он поверил, но это не имело значения – потому что теперь он не доверял мне.
Может, он смеялся, когда я ушла, и выбросил тот билет в мусорное ведро.
Неужели я все испортила?
Неужели я упустила свой шанс?
Как только начался четвертый период, с серого неба упали первые хлопья снега. Стадион ожил с ревом, на огромном экране было видно, как болельщики ловят хлопья языком и руками, поскольку энергия от игры возросла еще больше.
Вот и все. Еще одна четверть. Последний шанс выиграть игру.
Я снова проверила телефон, и сердце забилось где-то в горле. Но там не было ничего, кроме сообщения от Белль.
Ну? Он появился?
Мое сердце ухнуло, и я шмыгнула носом, глаза слезились от холода. По крайней мере так я сказала себе. Я не могла написать ей ответ, хотя он был ясен. Я еще не была готова принять реальность.
Грудь сдавило, и я подумала, что потеряю сознание от недостатка кислорода, поэтому откинулась на спинку стула, не в состоянии больше стоять.
Остался последний период. Мы были так близки к тому, чтобы обеспечить себе место в плей-офф.
Никто не заметил грустную, одинокую девушку, проигравшую игру, в которую никогда не собиралась играть.
Я не испытывала восторга от рева толпы. Совсем не желала дать кому-нибудь «пять», когда наш нападающий сделал еще один бросок, или подпрыгивать вместе со всеми остальными, когда они распевали текст песни Bear Down. Я даже не почувствовала, как снег падал на мои щеки.
Завтра, возможно, я буду в порядке. Но сегодня я была далека от этого.
Я стояла в оцепенении, толпа отдаленно гудела, пока я перебирала в уме все «если», «могло бы» и «следовало бы». Мне следовало сказать больше вчера, когда я принесла ему этот билет. Мне следовало извиниться раньше, следовало объяснить Заку, почему я так взбесилась. Мне следовало позволить Белль быть рядом, когда я открывала письма. Может, она смогла бы образумить меня, прежде чем я все испортила.
Теперь уже слишком поздно, но это не мешало мне проигрывать эти моменты в голове снова и снова, как кассету с фильмом, где конец всегда один и тот же, независимо от того, сколько раз я ее смотрела.