Душа, именуемая ключом

— Как мило… — Михаил весело рассмеялся, немного удивившись реакции дочери.

— Бабушка Света так делает, когда кому-нибудь становится грустно и скучно. Но ведь помогло, ты смеялся! — она весело спрыгнула с постели и уперлась руками в бока.

— А кто сказал, что я смеялся? Я не смеялся, — он шутливо нахмурил лицо.

— Я тебя тогда защекочу!

С этими словами Саша подбежала к папе и начала щекотать его живот, а ему притворяться было только в радость. Чем бы дитя не тешилось — лишь бы не плакало, главное, радуется и хорошо. Он поднялся с кровати и, подхватив дочь, начал кружиться вокруг своей оси, слыша звонкий смех дочери. Наигравшись, он отправил ее мыть ручки и потом ложиться спать. Матвеевна сказала, что накормила ее, да и сама Саша бы обязательно сказала, что хочет есть. Михаил же, посмотрев на время, решил, что ей пора спать, десять вечера уже, хоть и закат только начал подходить к концу, уступая место сумеркам. Поэтому, затопив как следует печку, он открыл дверь в ее комнату, чтобы она прогрелась.

Пока прогревалась комната, отец помог дочери переодеться в тепленькую пижамку, которую почтой отправила мать, и расплел ее косу до пояса, светлых с золотистым отливом волос. А цвет волос дочь унаследовала как раз от матери, он с рождения был шатеном. Но это его не расстраивало: Саша много чего от него переняла и продолжает перенимать. Он воспитывал ее так же, как когда-то его воспитывала мама: в любви, заботе и строгости. Мать с ним никогда не сюсюкалась и не нежничала, но теплотой и заботой он обделен не был. А Марина же всячески сюсюкалась с ребенком, пока Саша была еще совсем маленькой. Михаила всегда раздражало такое поведение, но перечить Марине не решался, она была очень вспыльчивой, особо после родов.

Он помог ей забраться под теплое стеганное одеяло, которое сшили соседки для нее. Заботливо подоткнув его и заметив, как Саша тихо хихикает над его действиями, он убрал прядь волос с ее личика и передал бурого плюшевого мишку, с которым девочка все время засыпала в обнимку. В этот раз она не хотела сказку на ночь, огорчив отца лишь парой слов: «Я уже взрослая». А что он мог ей сейчас ответить? Ничего. Ведь и так понятно, что семилетним девочками сказки на ночь уже не нужны. Он и не заметил, как Александра немного, но повзрослела, а впереди еще целая жизнь, полная сюрпризов. Посмотрев напоследок на заснувшую дочь и Маруську, клубочком свернувшуюся у нее в ногах, он ушел к себе и лег на кровать. И только спустя тридцать минут он смог заснуть, по привычке оставаясь настороже и прислушиваясь к любому скрипу и шороху. Ему остается только подготовить свою дочь в краткие сроки к ужасному будущему, ведь ей еще многое предстоит узнать.

Глава 3

Утро началось с громкого стука сверху. Что-то или кто-то упал, а ведь всю ночь соседи сверху сильно шумели на своеобразной вечеринке. Александра лежала в своей кровати на боку, скрутив за время сна одеяло и крепко прижимая его к себе. На прикроватной деревянной тумбочке из тёмной древесины, слегка истёртой временем, стоял будильник. Эти часы она привезла из России, купив на одной из ярмарок: круглые, ещё девяностых годов выпуска, с двумя металлическими колпачками сверху, о которые стучит молоточек. До начала этого ужаснейшего звона оставалось двадцать минут, но девушка отключила будильник сразу. Сев в кровати и лениво потягиваясь вверх, она широко зевнула и, зажмурившись, посмотрела в окно.

Оконная штора была задёрнута не до конца, и яркое утреннее солнце освещало золотым светом всю правую половину комнаты, попадая на кровать и подушку. Такого пения птиц, как в старенькой деревне Прорефьево, не было слышно уже более четырех лет. Лай собак тоже не будил девушку, потому что его и не было вовсе. Только старенькая Маруська лежала на второй подушке двуспальной кровати. Белая кошка с амулетом на шее, который когда-то очень давно надел на неё Михаил, отец Саши. Кошка стала жить в квартире по-другому: дойдёт до миски, покушает и вернётся в спальню, больше ничего не сделав. В деревне же она всё время сидела на окошке, гуляла по дому и просилась на улицу. Там был её дом, родной дом. Сейчас же Маруська лениво зевнула и посмотрела на проснувшуюся хозяйку, тихо замурлыкав, выпрашивая свою долю ласки.

— Красавица ты моя. Я знаю, тоже скучаю по папе, но домой вернуться мы не можем, — она нежно погладила кошку по голове и шее.

Александра покинула родную для неё деревню, оставив отчий дом на хранение старикам, с которыми провела свою жизнь. Было тяжело вспоминать, как всей деревней хоронили сначала Матвеевну — чужую старушку, которая стала девушке почти родной бабушкой, потом Николаевну, Нину и Татьяну. Но тяжелее всего было, когда хоронили её отца, скончавшегося от сердечного приступа с Сашиной фотографией в руке. Мужчины в тот вечер пытались удержать девушку и не пускать её, когда старушка сообщила эту ужасную новость. До сих пор на глаза наворачиваются слёзы, когда девушка вспоминает, как пыталась вырваться из их сильных рук; как рыдала и кричала, просила и умоляла отца проснуться и быть рядом. Даже когда гроб опускали в землю, и Саша отпевала его вместе с приглашённым священником, было желание сигануть следом и лечь рядом с отцом: так сильно любила его и считала единственным в мире человеком, который способен понять и помочь. Но тот оставил её одну после исполнения девочке девятнадцати лет, забрав с собою веру в бога.

Все эти четыре долгих года, наполненных одиночеством и страданиями, Саша ни разу не сходила в церковь. Давно запомнила одну простую и глупую вещь: вера в бога лечит сердце, но, раз потеряв близкого человека, ты разочаровываешься в нём. Читая молитвы на защиту дома, друзей и молитвы-обереги, девушка верила в них, но не так сильно, как хотелось бы. Дело экзорцизма бросить так и не получилось, даже если возвращаешься с работы, обязательно столкнёшься с какой-нибудь тварью. Главное — не допустить, чтобы окружающие узнали об этом. Ведь большинство посчитает тебя умалишённой особой, нежели поверит в демонов и ангелов, в их существование и присутствие. А ей, как медиуму, очень тяжело скрывать то, что подстерегает чуть ли не на каждом шагу, видимое ей и не зримое другим.

Окинув свою спальню взглядом и ещё раз убедившись, как тут одиноко, Саша тяжело вздохнула: голубые стены без обоев и узоров, одна двуспальная кровать, изголовьем стоявшая у окна, тумбочка и шкаф для белья. Больше ничего в спальне не было; полупустая и прохладная, окутанная атмосферой одиночества и уединения комната. В гостиной стены были бежевого цвета, но и там стоял только телевизор на стеклянном столике, кожаный длинный диван бордового цвета и узкий шкаф с книгами. Ни украшений, ни игрушек — ничего, комната с минимумом мебели и уюта, но для девушки этого достаточно. Александре досталась эта квартира в наследство в двадцатиэтажном доме от пожилой женщины, которая считала её своей внучкой.

Когда Александра только прибыла в Америку, в Лос-Анджелес, о котором многое рассказал отец, она и представить не могла, что тут будет так шумно и красиво, столько высотных зданий, красок и людей, потоком спешащих куда угодно. Первым делом ей нужно было найти место, где можно было бы остановиться. Знание английского языка сейчас пришлось очень кстати, поэтому трудностей с общением не возникло. Купив брошюру с объявлениями о сдаче квартир посуточно, она выбрала ближайший адрес и именно тот, где цена оказалась минимальной. Хозяйкой хорошей квартиры в современном многоэтажном доме в оживленной улице оказалась старушка по имени Эбигейл Хилл. Она приютила девушку и помогла расположится в пустующей комнате. Эбигейл было одиноко жить в такой большой квартире: дети к ней не приходили, но надеялись получить квартиру в наследство. Однако заметив, что русская девушка относится к ней с уважением и всячески старается помочь, даже если это выглядело подозрительно, Хилл сдалась. В один из вечеров Саша рассказала, что уважение и любовь к старым людям в ней развил её отец. Она рассказала, как пела в церкви и помогала там. Ей просто хотелось выговориться хотя бы кому-нибудь, и Эбигейл оказалась отличной слушательницей и не менее интересной рассказчицей.

С этой седовласой полненькой старушкой семидесяти пяти лет Саша прожила один год. За это время она стала как родная для Эбигейл, смеялась с ней и каждый вечер болтала обо всём на свете. Но в один из таких дней женщина умерла: у неё случился сердечный приступ, и в руках осталась фотография, где девушка сфотографировала их вдвоём с противнем, на котором был испечен пирог по русскому рецепту. Саше пришлось собирать свои скромные пожитки, ведь на квартиру налетели дети Хилл, а какая-то русская им только мешала. Но какого было удивление, когда юрист передал этой самой русской девице письмо от Эбигейл Хилл и её же завещание, в котором старушка завещала свою квартиру и всю мебель Александре. Заверив документы и разобравшись с наследничками, она стала полноправной хозяйкой этой квартиры. После похорон Саша первым делом сходила в ближайшую церковь, чтобы помолиться за упокой души этой доброй женщины и спеть молитву, которую пел отец во время похорон Матвеевны.

Саша сделала обстановку в квартире похожую на ту, что была в отчем доме. Так было гораздо спокойнее и привычнее, только Маруська так и не обжилась, считая, что живёт в гостях. Эту кошку Эбигейл тоже очень любила, а Маруське разницы не было никакой в том, кто её гладит и кормит, но за любимую хозяйку кому угодно готова была лицо расцарапать. Даже вспоминая все тяжести, которые перенесла в одиночку, Саша продолжала жить, не забывая ни о чём. Потому что нельзя было забывать о тех, кто когда-то был к тебе добр и любил всем сердцем; так всегда говорил ей отец.

Приняв прохладный душ и почистив зубы, Александра вновь посмотрела на свое отражение в зеркале: потемневшие от воды волосы тёмно-русого цвета, длинной до ягодиц, растрепанно лежали на плечах и спине. Тонкие бледные губы и курносый нос, как у матери, и родинка под глазом у носа справа, такая же, как и у папы, придавали ее внешности изюминку. Худощавое телосложение и маленькая, едва заметная под рубашкой грудь; округлые и упругие, но маленькие бедра и стройные ноги — фигура, которая не нравилась почти всем мужчинам в этом городе, плюс, всё усугублял рост в метр шестьдесят с кепкой. На лицо девушка, может, и привлекательна, но только на вкус русского мужчины, а никак не иностранца. Но было ещё кое-что, из-за чего Саша отказывалась заводить отношения с мужчинами: её тело, начиная от ключиц, локтей и колен, было покрыто шрамами, мелкими порезами и ожогами, от которых остались одни лишь белые рубцы. Всё остальное было не тронуто, но из-за этого она могла носить только брюки, джинсы и рубашки, которые не просвечиваются и с длинным рукавом. Прошлое не отпускает девушку и каждый раз напоминает о себе этими шрамами.

На кухонном столе телефон разрывался от настойчивого звонка, мелодией которого была русская песня «Перемен» группы Кино. Запахнув легкий синий халат и откинув всё ещё мокрые волосы назад, Сашка выбежала из ванной комнаты и направилась на кухню, где схватила со стола телефон. Симку пришлось сменить, так как русская в этих пределах не работала. Взглянув на дисплей, она нервно закусила нижнюю губу и ответила на звонок:

— Доброе утро, миссис Катрин Хайнс. Что-то случилось?