Все, что еще оставалось в жизни.
Дверь комнаты для посетителей открылась, порог помещения переступили Илья и Саня.
Илья сел за стол перед стеклом и снял трубку с белого телефона, заменявшего голос, безжалостно поглощаемый бронированным стеклом.
– Илюша… Здравствуй, сынок! – раздалось в трубке.
– Привет. – Илья отсутствующим взглядом посмотрел на стекло, будто человек по ту сторону и женщина на другом конце провода – разные люди.
– Ты так вырос. Ты… Ты хорошо кушаешь?
– Да, спасибо.
– Господи, такую чушь несу. – Женщина заплакала. – Илюш… Ты прости меня, Илюш! За все, что так вышло, Илюш. Прости. Прости меня, Илья.
От этой сцены Сане стало не по себе.
– Ладно. Прощаю. Я пойду?.. – Не дожидаясь ответа, Илья положил трубку, двинулся к двери и постучал конвоиру.
Автобус к женской колонии по вечерам прибывает не слишком часто.
Ребята сидели на желто-синей остановке, украшенной надписью «Цой жив», и молчали. Неожиданно Илья встал, схватил урну для мусора и отшвырнул прочь. Затем заорал и что было прыти побежал в сторону поля. Не зная, что делать, Саня, Вовка и Женя кинулись следом.
Подростки мчались по огромному полю, за годы запустения заросшему густым разнотравьем. Тучи на горизонте делали пейзаж города мрачным и еще более далеким.
Споткнувшись, Илья упал на землю, продолжая кричать. Он плакал.
Надежда и Сан Саныч сидели в лодке. Гладь озера покрывалась рябью из-за ветра, но старик знал, где в такую погоду может клевать.
Надежда закинула спиннинг. Годы без практики дали о себе знать – леска соскочила и скрутилась хитрым узлом.
– Пап, вот опять.
Сан Саныч забрал спиннинг и начал разматывать.
– Ничего-ничего. У всех сначала через одно место. Тихо-тихо, не дергай. Алик однажды… Помнишь?
И оба тотчас рассмеялись.