Надламываю ниточку хвороста, уложенного горкой на расписном блюде. Зара ещё и печь успевает? Насколько я знаю, кухарки у них нет. Чудо-женщина, не иначе.
Брат нарушает молчание первым.
— Как Сати?
— Нормально, — выпечка хрустит под моими зубами. Оказывается, я проголодалась. — Мы прогулялись, покормили белок. Собрали кучу листьев. Ведь твоих тебе мало! — посмеиваясь, указываю на покрытую листвой лужайку.
Брат улыбается.
— С тех пор как родился Зелим, она стала неуправляемой.
— Ну-у… Вредничала немного. Но это нормально для ребёнка её возраста. Кризис трёх лет, братец. Слыхал о таком? Этап взросления, который необходимо пройти всем. К тому же у неё стресс. Шутка ли. В доме поселился младенец, с которым все носятся, как с писаной торбой!
Гитара бренчит рваными аккордами. Алан собирается петь, я чувствую. Настраивается.
Он выглядит каким-то грустным сегодня. Я знаю, что Алан, как и я, женился по воле отца. На девушке, выбранной им для своего сына. Мне было тогда семнадцать, но я прекрасно помню, как они спорили до хрипоты в отцовском кабинете. Кажется, у Алана была тогда другая любовь. И он не хотел этого брака. Но в итоге и он покорился…
— Зара очень устаёт, — брат говорит слегка рассеянно. Его взгляд застыл на языках пламени, пляшущих в портале печи.
— Ты когда-нибудь жалел, что женился? — спрашиваю тихо.
— У меня есть Сати. А теперь Зелим. Как можно жалеть о них? — говорит, не отрывая глаз от костра.
— Я не об этом.
— Об этом уже нет смысла говорить. Я там, где я есть. На своём месте. Слишком поздно для любых сожалений.
— А если… я не знаю, где моё место?
— Оно там, где твоё сердце. Иногда нужно просто отключить голову, малышка. И позволить себе чувствовать. Иначе после ты можешь горько пожалеть обо всём.
Замолкаем ненадолго. Алан начинает петь. Внимательно вслушиваюсь в каждое слово.
"В сигаретном дыму задыхалась душа,
Ты была как огонь, но так тихо ушла.
Шёпот ласковых слов, но до боли чужой,