— И остаться здесь тоже хочешь?
— Мне хорошо здесь, я чувствую подъём сил. Знаю, что это всё благодаря вашей с Тиной заботе и вниманию. Поэтому я не хочу идти против твоего решения и спокойствия.
— Но также не хочешь оставлять маму одну, не так ли? – тяжело вздыхаю.
— Конечно, – отвечает еле слышно. – У неё нет никого, Илиана. Она ведь пропадёт одна.
Я чувствую, как нервы сдавливают виски. Понимаю, что необходимо принять решение, которое будет всем во благо.
— Бабуль, мне необходимо время. Я очень устала и не могу соображать здесь и сейчас, – признаюсь честно. – Мы пока ещё в городе. Давай для начала проверим, насколько решительна в своих намерениях твоя дочь.
— Не думай пока о нас, – произносит с заботой. – Разберись с вашими отношениями с Ираклием. На данный момент это самое главное.
Внутри вновь всё сжимается от мыслей о нём. Я перевожу взгляд в окно и замечаю его на парковке. Ираклий стоит, облокотившись о свой автомобиль, глубоко вдыхает воздух в лёгкие, будто ему не хватает его. Его одежда мокнет под мелкими каплями дождя, но кажется, он даже не обращает на это внимание. Снимает с глаз очки, достаёт пачку сигарет из кармана и закуривает одну.
— Ба, я перезвоню попозже, ладно? – говорю, направляясь вниз к выходу.
— Да, родная, конечно. Я целую тебя и удачи сегодня твоим девочкам.
— Спасибо, – улыбаюсь ей и признаюсь в любви. Попрощавшись и сбросив вызов, я спешу вниз, чтобы успеть поймать Ираклия одного и поговорить с ним. Плевать на дождь, главное, что мы можем побыть наедине. Мне необходимо сказать ему всё, что чувствую. Иначе не вынесу этого дня и последующих тоже.
Я выхожу на улице и прохожу к его автомобилю. Он продолжает стоять один, и я с облеганием выдыхаю.
— Не помешаю? – интересуюсь у него, подойдя ближе.
Он отрицательно качает головой. Я встаю рядом с ним и облокачиваюсь о машину. Достаю из сумки сигарету и тоже закуриваю.
— Если бы мы шесть лет назад увидели себя такими, то были бы очень злы на себя, – усмехаюсь, вспоминая, как мы презирали и избегали вредные привычки.
Ираклий усмехается в ответ и сильнее затягивается.
— Увидь я нас такими, не поверил бы своим глазам и решил, что это шутка. Молчу, обдумываю свои дальнейшие действия и слова. Как всегда, не знаю, с чего начать и как заговорить о важном.
Как только людям удаётся спокойно говорить о своих чувствах?
Я оборачиваюсь и смотрю на Ираклия. Решаю, что его лицо придаст мне сил. И оказываюсь права.
— Прости меня, – начинаю сквозь дрожь в голосе. – За то, что приняла тогда решение за нас двоих. За ребёнка. За позор. За разбитые сердца, – произношу сбивчиво. – Прости за всю боль, что причинила тебе тогда и сейчас. Это разбивает мне сердце. Я не хотела, чтобы было так.