Необходимо отметить, что как раз в эти годы (205–208) Север проявил решительную заботу как раз об укреплении незыблемости положения своей семьи у власти именно как родоначальницы новой правящей династии. Расправа над Квинтиллом вовсе не была следствием свирепости правящего принцепса. Злосчастный Марк был ведь последним из приёмных сыновей Марка Аврелия… А вот обе дочери императора-философа были выданы замуж за людей, безусловно верных Луцию. Корнифиция стала супругой всадника Луция Дидия Марина. Вибия Сабина обрела мужа в лице Луция Аврелия Агаклита, сына вольноотпущенника, включённого за свои заслуги во всадническое сословие4.
Стремясь приучить сыновей к государственной деятельности и наладить их взаимодействие, Север дважды назначал Антонина и Гету консулами – в 205 и 208 годах5. Но и это не привело к примирению братьев.
Тем временем из далёкой Британии пришло известие от наместника Луция Алфения Сенеция. Согласно сообщению легата, «тамошние варвары восстали, разоряют страну набегами, производят много опустошений; потому он нуждается в большом войске для защиты страны или в появлении самого императора6». Север воспринял донесение Сенеция самым серьёзным образом и решил откликнуться на обе его просьбы. В Британию были направлены многочисленные войска, а возглавил их сам властелин Империи. Здесь Север учитывал два обстоятельства: во-первых, армия уже несколько лет всерьёз не воевала, явно расслабилась от праздности; во-вторых, участие обоих сыновей вместе с отцом в большом военном походе отвлекло бы их от роскошного образа жизни, чему бы очень поспособствовала строгая военная обстановка7.
Кампания, надо сказать, римлянам предстояла нелёгкая. Британию можно уверенно назвать самой непокорной из провинций Империи, пусть и господствовала она там на значительной части острова уже более полутора столетий. Первым на британской земле побывал ещё в 55 и 54 годах до н. э. Гай Юлий Цезарь. Однако из-за встреченного там серьёзного сопротивления бриттов и недостатка собственных сил попытки закрепиться на острове он не предпринял. К реальному завоеванию Британии римляне приступили только в 43 году при Клавдии (41–54 гг.) силами четырёх легионов. Тогда удалось установить римское господство в южной и частью центральной части острова. Сопротивление британцы оказывали отчаянное и с властью завоевателей мириться не желали. В ответ римляне действовали предельно жестоко. Как результат бесчеловечной политики прокуратора провинции Ката Дециана в Британии вспыхнуло «великое восстание» 59–61 гг. во главе с царицей Боудикой. В память об этой героической странице британской истории на набережной Темзы установлен памятник славной предводительнице борьбы за свободу, где она изображена на боевой колеснице. Не без труда римлянам удалось подавить восстание. Учитывая уроки случившегося, римские власти попробовали изменить политику. Наместник Британии в 77–84 годах Гней Юлий Агрикола старался действовать более разумно и учитывать интересы местного населения. Он начал в провинции активную политику романизации, полагая её залогом упрочения римской власти. В то же время в отношении непокорных племён наместник был совершенно беспощаден. Агрикола же сделал попытку подчинить Риму весь остров. В 84 году в битве при Гравпии он одержал блистательную победу над каледонцами на землях современной Шотландии, а римский флот обогнул северную оконечность Британн. Но утвердиться в Каледонии римлянам всё же не удалось. В правление Адриана британцы причинили Империи очень серьёзные неприятности. В 119 году на острове вспыхнуло восстание, для подавления которого пришлось перебрасывать туда дополнительные войска с континента. Верно оценивая опасность положения римских рубежей на острове, Адриан повелел соорудить пограничный вал, отделяющий провинцию от независимых племён Каледонии. Его протяжённость – от залива Солуэй-Форт в Ирландском море до впадения реки Тайн в Северное море – составила 128 километров. Но и вал не оградил римлян от тяжелейшей неудачи. В 122 году британцам удалось уничтожить IX Испанский легион. Обстоятельства его гибели до сих пор до конца не ясны. Возможно, это был результат внезапного восстания бриттов на севере провинции8. Не исключено, что каледонцы умело заманили римлян в засаду на землях к северу от пограничных укреплений9.
Но вот при Антонине Пие в 142–143 гг. удалось добиться успехов в Британии. Тогда рубежи провинции продвинули на север на 16о километров. Был построен новый вал на широте современных Эдинбурга и Глазго. Правда, в 184 году при Коммоде римляне отступили к югу на прежнюю границу по валу Адриана. Благополучной она всё равно не была. Во время гражданской войны между Севером и Клодием Альбином британское племя меатов стало дерзко нападать на римские владения. Тогда Луций поручил Вирию Лупу добиться мира с ними, пусть и купить таковой за большие деньги. В то же время совсем расставаться с землями между валами Адриана и Антонина римляне не собирались. Потому большая война на острове действительно представлялась неизбежной.
Планы Севера в этой кампании были самыми решительными. Дион Кассий утверждает, что император собирался покорить весь остров10. Вторая попытка со времён похода в Каледонию Гнея Юлия Агриколы! На войну Луций отправился со всей семьёй. Ему сопутствовали и «мать лагерей» августа Юлия Домна, и второй август Антонин Каракалла, и цезарь Публий Септимий Гета. Самочувствие императора оставляло желать лучшего: в 63 года он выглядел уже глубоким стариком, жестоко страдал от усиливающейся подагры, из-за чего большую часть пути проделал на носилках. При этом, как отметил Геродиан, духом «он был крепче всякого юноши»11. Наверное, благодаря именно этому Север прибыл в Британию удивительно быстро. «Переправившись через океан, он появился перед британцами; отовсюду собрал воинов, составивших значительную силу, и приготовлялся к войне».12 Прибытие самого императора на остров, мощное подкрепление, усилившее стоявшие там легионы, ошеломили британцев. Они сочли за благо отправить в стан принцепса послов для ведения мирных переговоров и готовы были даже покаяться в прежних винах перед римскими властями. Север, однако, вовсе не был настроен на такое завершение противостояния, полагая, что добьётся своего только силой оружия. А, собственно, как иначе он мог вернуться в Рим победителем, воздвигнуть победные трофеи и получить почётное прозвание «Британский»? Потому послов отослали ни с чем, а легионы стали готовиться к войне. Какими же силами располагал Луций для решительного вторжения в Каледонию и, возможно, действительного достижения северной оконечности Британии? Согласно подсчётам современного финского историка Илкка Сивенне, всего Север располагал восьмьюдесятью пятью тысячами пехотинцев и двадцатью двумя с половиной тысячами конных воинов13. Если эти подсчёты верны, то, получается, что со времён походов Траяна на Дакию и Парфию римляне для одной кампании столь огромных сил не собирали.
Приготовление к началу военных действий были непростыми. Требовались большие работы для успешного преодоления природных факторов театра военных действий. Север уделил этому самое серьёзное внимание: «Особенно он старался пересечь плотинами болотистые местности, чтобы воины могли легче пройти эту местность и сражались, стоя на крепкой земле. Ведь большая часть британской земли затопляется непрерывными приливами океана и поэтому болотиста; варвары обыкновенно переплывают или переходят болота, погружаясь до пояса. Они ведь почти совсем без одежды, и ил не мешает им. Они не знают платья, пах и шею прикрывают железом, считая его украшением и признаком богатства, как прочие варвары – золото. Тела они татуируют разноцветными рисунками и изображениями разных зверей. Они и не одеваются для того, чтобы не закрывать рисунки на теле. Они весьма воинственны и кровожадны; оружие у них – только узкий щит, копье и меч, который висит на голом теле. Панциря и шлема они не знают и считают помехой при переходах через болота, от которых поднимаются густые испарения и воздух над всей страной постоянно кажется туманным. Приготовления Севера должны были в этих условиях помочь римскому войску, а также сдерживать и сковывать натиск варваров».14
Каковы же были в начале III века знания и представления римлян о Британии, её населении в незамирённой части острова, где армии Луция предстояло вести военные дейстивия? Слово Диону Кассию: «Самыми главными народами Британии являются два – каледонцы и меаты, а названия других, так сказать, слились в эти два. Меаты обитают за той самой стеной, что разделяет остров на две части, а каледонцы дальше за ними; оба племени населяют дикие и бедные водой горы, пустынные и болотистые равнины, не имеют ни стен, ни городов, не возделывают полей, но кормятся благодаря своим стадам, охотничьей добыче и кое-каким диким плодам, ибо рыбы, которая там водится в несметном количестве, они не едят. Живут они в шатрах, не пользуясь ни одеждой, ни обувью, женщинами владеют сообща и всё потомство воспитывают вместе. По большей части имеют они народное правление и весьма охотно занимаются грабительскими набегами; по этой причине они выбирают своими предводителями самых отважных мужей. Сражаются они и на колесницах, используя небольших и быстрых лошадей, и в пешем строю; в беге они чрезвычайно стремительны и очень устойчивы в обороне. Вооружены они щитами и короткими копьями с прикреплёнными внизу древка бронзовыми шаровидными погремушками, которые при сотрясении гремят и устрашают неприятелей; имеются у них также и кинжалы. Они умеют переносить и голод, и стужу, и всякого рода тяготы; ведь, погрузившись в болото так, что над водой остаётся только голова, они проводят так по многу дней, а в лесах питаются корой и кореньями и на всякие чрезвычайные обстоятельства готовят особый вид пищи, съедая кусочек которой всего лишь размером с боб, они не испытывают ни голода, ни жажды.
Вот что представляет собой остров Британия, и таких имеет он жителей, во всяком случае, в незамирённой своей части. Ведь то, что это остров, было, как я уже говорил, с очевидностью доказано в то время. Он имеет в длину девятьсот пятьдесят миль, в ширину, в самом протяжённом месте, – триста восемь, а в самом узком – сорок. Из всей этой площади мы владеем немногим меньше половины».15
Разумеется, столь жесткие и нелестные оценки образа жизни британцев относятся, прежде всего, к независимым от римской власти землям. Провинции – Север в 197 году разделил островные владения Империи на две части: Британия Верхняя и Британия Нижняя – к началу III века были достаточно освоены римлянами и выглядели вполне цивилизовано. Очагами прогресса традиционно стали стоянки легионов, что было необходимо для закрепления господства на завоёванных землях. Со временем там вырастали города, представлявшие собой как бы микрокосм самого Рима16. В них присутствовали все блага римской цивилизации, становившиеся доступными и коренному населению. Города имели правильную планировку, в центре находился форум, базилики – общественные здания, наличествовали термы, амфитеатры, театры17. Но легионам Севера приходилось действовать в совершенно иной местности, так ярко описанной сенатором-историком18. Двинув легионы к северу от вала Адриана, император взял с собой в поход старшего сына. Публий Септимий Гета, произведённый подобно Каракалле в 209 году в августы, остался в городе Эбораке (совр. Йорк), где возглавил гражданское управление провинцией Нижняя Британия19. Там же пребывала и Юлия Домна. Повысив статус младшего сына, Север прямо обязывал братьев готовиться к соправительству после обретения престола. У августов были равные права. Правда, как покажут дальнейшие события, старший сын вовсе не был в восторге от отцовского решения…
Продвижение войск в Каледонию шло нелегко, столкнувшись с многочисленными природными препятствиями. Легионерам приходилось вырубать леса для прокладки дорог, строить переправы через реки, а иногда даже срывать препятствовавшие движению вперёд возвышенные места, а также засыпать встречавшиеся на пути армии болота. При этом, что было наиболее огорчительно, римляне ни разу ещё не вступили в сражение с неприятелем и даже не видели его боевых порядков20. Стычки и перестрелки с каледонцами начались, правда, с выступления в поход, когда легионы перешли реки и земляные насыпи на пограничье, но в серьёзные бои они не перерастали. Произведя нападение на римлян, британцы не ввязывались в сражение, а стремительно отходили. Это им делать было нетрудно, поскольку, прекрасно зная местность, они легко укрывались в лесах, а то и заманивали легионеров в болота21. Действовали британцы очень изобретательно. Поскольку у них в изобилии были стада крупного и мелкого скота, то они наловчились пускать животных большими массами перед римлянами. Расчёт был такой: те увлекутся захватом добычи, расстроят свои походные ряды, после чего их легче будет одолеть. Таким образом, каледонцы, избегая решительного боя, в котором их ополчение не могло устоять против римского строя, изматывали противника неожиданными нападениями, заманиванием отдельных отрядов легионеров в погибельные места. Плохая по качеству вода вызывала у солдат желудочные болезни, а то и отравления, ведь приходилось утолять жажду не только из рек, но и из болот. Поскольку такие нападения были многочисленными, то потери римлян множились. Самым же ужасным для них исходом был плен. Там легионеров ждали лютые мучения, поскольку ненависть британцев к завоевателям не знала предела. Дион Кассий писал, что, когда солдаты оказывались не в состоянии идти, «то сами умерщвляли друг друга, дабы избежать захвата в плен»22. Число потерь римской армии в Каледонской кампании Дион Кассий оценивает в 50 000 человек23. Получается, что войско практически ополовинилось. При этом ни одного большого сражения, ни одной кровопролитной осады… Поверить такому числу потерь просто невозможно. В этом случае армия просто не смогла бы продолжить поход. А Север и не думал останавливать движение на север Британии. Дион Кассий пишет, что, в конце концов, он «приблизился к крайнему пределу острова»24. Разумеется, едва ли римляне действительно дошли до северной оконечности Британии. Скорее всего, они добрались до побережья залива Морей-Форт на северо-востоке Шотландии25. Далее продолжать поход Север не решился, поскольку это означало бы длительную войну26. С учётом потерь, пусть и не половины армии, но наверняка значительных, а также способности каледонцев к дальнейшему сопротивлению, самым разумным представлялось завершение кампании. Тем более что британцы, множество селений которых было разорено римлянами, не возражали против мирных переговоров. Считать кампанию 209 года для римлян совсем уж неудачной не приходится. По распоряжению Севера удалось вновь отстроить ряд ранее оставленных укреплений на восточном побережье Каледонии между валами Адриана и Антонина. Появились и новые форты. Поскольку в сложившейся обстановке обе стороны были готовы к заключению мира, то таковой вскоре и был подписан. Каледонцы вернули римлянам былые их владения, обретённые при Антонине Пие и утраченные при Коммоде, но независимость свою отстояли. Попытка Севера подчинить Империи всю северную часть Британии не удалась. Тем не менее, было объявлено о победном завершении войны, в честь чего и Луций, и Антонин были удостоены титула «Британский». Север весь поход тяжело болел и большую его часть провёл на носилках. Каковы были военные заслуги Каракаллы в кампании 2009 года, сказать сложно. Геродиан так описал поведение молодого августа: «Но Антонин мало думал о войне с варварами; он старался расположить к себе войско, заставить всех смотреть только на него, всячески стремился к единовластию, клевеща на брата. Тяжело больной, медлящий умереть, отец казался ему тягостным и обременительным. Он уговаривал врачей и прислужников как-нибудь повредить старику во время лечения, чтобы скорее от него избавиться».27 Что ж, возвышение Геты до уровня августа ещё больше озлобило его старшего брата, который, видя, что болезнь отца только усиливается, всё более и более желал смерти старому императору, не отказываясь от мысли постараться ускорить роковой исход.
Дион Кассий сообщает о двух попытках Каракаллы реализовать свои замыслы. Первый случай выглядит достаточно странно. Якобы молодой август выскочил из своего шатра, возопив во всё горло, что над ним надругался либертин Кастор. Этот человек был очень близок к Северу, пользовался у него исключительным доверием и занимал две высокие должности при императоре – секретаря и спальника. Дион Кассий подчёркивает, что он был лучшим из отпущенников в окружении Севера28. На вопли Каракаллы отозвались воины, очевидно заранее подготовленные, поскольку немедленно стали кричать вместе с ним. Но тут внезапно появился сам император. Кричавшие сразу присмирели, а Луций распорядился наказать наиболее рьяных смутьянов29. Кара, похоже, была суровой. Возможным свидетельством этого стало обнаружение археологами в 2004 ГОДУ на римском кладбище, исследованном на территории современного Йорка, нескольких десятков скелетов. В 2005 ГОДУ была найдена ещё одна могила с останками 24 человек, 18 из которых были обезглавлены. Научный анализ костей показал, что это мужские скелеты людей не старше 45 лет, примерно одинакового роста около 174 сантиметров, крепкого телосложения. Изотопный анализ подтвердил, что в основном это были уроженцы Средиземноморья, Альпийских областей, частично Африки. Обезглавлены они были со спины грубыми ударами, что позволяет считать их жертвами казни. Казнь путём отсечения головы была привилегией римских граждан. Близость физических параметров жертв вызвала предположение, что это были воины-преторианцы30.
При обнаружении останков появилась версия, что это жертвы расправ Каракаллы над теми, кого он считал своими врагами после смерти отца. Позже, однако, выяснилось, что скелеты датируются четырьмя разными периодами. Что же касается обезглавленных предполагаемых преторианцев, то здесь допустима трактовка, что это как раз те самые смутьяны, поддержавшие вопящего Каракаллу и за то наказанные Севером31.
Вся эта подробно описанная Дионом Кассием история выглядит достаточно странно, если не сказать, малопонятно. Насилие императорского секретаря над молодым августом повод скорее для расправы над Кастором, но никак не для убийства отца пострадавшего… В то же время жестокая расправа над просто вопившими в унисон с Каракаллой воинами совершенно нелепа. Север, конечно, бывал достаточно жесток. Но для этого у него, как правило, были серьёзные резоны. Карать же смертью за какие-то вопли, это уж слишком… Возможно, они были далеко не безобидны и заключали в себе нечто оскорбительное или даже угрожающее в адрес императора. Ведь Кастор – один из его любимцев! Да и наверняка Север не в одиночку усмирил крикунов и задержал ретивых смутьянов. Должно быть, он появился близ шатра сына в достаточно многочисленном сопровождении преданных ему преторианцев. Отсюда и провал странного по форме и нелепого по исполнению первого «заговора» Каракаллы против отца.
Настоящая же попытка покушения Антонина на Севера состоялась, когда они оба в сопровождении воинов направлялись на встречу с каледонцами для завершения переговоров и заключения мира. Император, сильно страдавший от лютых болей в суставах из-за разгулявшейся подагры, всё же нашёл в себе силы отправиться на встречу верхом. Двигались оба августа, а также воины эскорта в тишине и в полном порядке. Но, когда они оказались близ строя каледонцев, случилось совершенно неожиданное. Каракалла вдруг осадил своего коня и обнажил меч. Казалось, он сделал это, собираясь поразить выдвинувшегося вперёд отца ударом в спину. По счастью, скакавшие сзади, увидев это, истолковали действие Антонина именно как намерение покуситься на жизнь императора и подняли крик. Каракалла смутился и не решился пустить оружие в ход. Север же, услышав крики, обернулся, увидел обнажённый меч в руке сына, совершенно неуместный в предстоящей церемонии, и только посмотрел на него, ничего, однако, не сказав. Надо полагать, растерявшийся Каракалла вернул меч в ножны. Если это и была попытка покушения, то ему явно не хватило хладнокровия и решительности. Или это был спонтанный жест, рокового удара не предполагавший? Да и время, и место покушения были явно не подходящие… Север, однако, воспринял всё всерьёз. Он хладнокровно поднялся на трибунал – помост для переговоров с каледонцами, где и был заключён мирный договор. Рубеж Империи вновь вернулся на вал Антонина Пия, в свою очередь, римляне обязались не вторгаться на свободные британские земли32.
Когда церемониал завершился, Север великодушно пригласил каледонских вождей и сопровождавших их жён погостить в его резиденции в Эбораке. В приёме гостей приняла участие и августа. В разговоре с супругой одного из вождей Юлия Домна шутливо прошлась по местным нравам, указав на уж больно свободные отношения британских женщин с мужчинами. Каледонская дама не смутилась и немедленно дала императрице ответ: «Мы гораздо лучше выполняем требования природы, нежели вы, римские женщины, ибо мы открыто вступаем в связь с наилучшими мужами, тогда как вы позволяете тайно соблазнять себя самым худшим».33
Север тем временем, вернувшись в Эборак, сразу же послал префекта претория к старшему сыну, дабы Антонин без промедления предстал пред очи отца. Дальнейшее подробно живописует Дион Кассий: «Тогда, вызвав сына, а также Папиниана и Кастора, он приказал положить меч так, чтобы его легко можно было взять, и упрекнул юношу за то, что тот вообще дерзнул на подобное, но в особенности за то, что тот готов был совершить столь ужасное преступление на виду у всех, как союзников, так и врагов, и в заключение сказал: «Если ты действительно хочешь меня зарезать, убей меня здесь. Ведь ты полон сил, тогда как я стар и немощен. Если же ты не отрекаешься от этого деяния, но не решаешься поразить меня собственной рукой, то рядом с тобой стоит префект Папиниан, которому ты можешь приказать меня умертвить: ведь он исполнит любой твой приказ так, словно ты и есть император». Сказав так, он тем не менее не причинил Антонину никакого зла, хотя сам не раз осуждал Марка за то, что тот тайно не устранил Коммода, и сам же не раз грозился так поступить со своим сыном. Однако подобные угрозы он всегда произносил в припадке гнева, тогда же он проявил большую любовь к своему отпрыску, нежели к государству; впрочем, поступая таким образом, он предавал другого своего сына, так как прекрасно понимал то, что произойдет в дальнейшем».34Думается, Дион Кассий прав: Север, конечно же, знал цену своему старшему сыну! Пример Марка Аврелия здесь неудачен. Коммод в свои девятнадцать лет не проявил и близко столько дурных наклонностей, как Каракалла и Гета. Поэтому «философ на коне» вполне мог надеяться, что благодаря мудрой опеке достойных советников, каковые составляли окружение молодого наследника, Коммод постепенно усвоит искусство власти. Луцию, увы, надеяться было не на что. Да и как поступить? Римская история знала примеры, когда отцы предавали казни преступных сыновей. Основатель Республики Луций Юний Брут в 509 г. до н. э. обрёк на смерть обоих своих сыновей, изобличённых как участников заговора с целью восстановления в Риме царской власти. Консул Тит Манлий Торкват приказал казнить сына, нарушившего его приказ, запрещавший вступать в бой во время Латинской воны (340–338 гг. до н. э.), пусть тот и одержал победу в поединке с предводителем вражеского отряда. Но ведь в этих случаях были и очевидные преступления против Республики, и неподчинение приказу консула. И то, и другое законно каралось смертью. Каракаллу, конечно, можно было бы и обвинить в покушении на жизнь императора, но ведь оно не состоялось… Возможно, Север попытался в последний раз, поразив сына своим благородством, направить его на путь служения отечеству. Не забудем и о состоянии Луция. Болезнь его усилилась. Всем, а в первую очередь ему самому, был очевиден её исход. Знал он и о вражде братьев. Но мог ли Север предположить, что год лишь спустя после воцарения августов-соправителей старший убьёт младшего, да ещё и в присутствии матери? Отказаться же от утверждения прямого династического правления он уже не мог, поскольку был бы не понят и в семье, да, пожалуй, и в армии…
Следующий 210 год принёс римлянам новую войну на британской земле. Меаты, ближайшие соседи Империи, недовольные всё же заключённым миром, лишившим их равнинных плодородных земель, восстали. Дела на острове уже в который раз принимали для Рима не лучший оборот. Надо было без промедления действовать быстро, энергично и беспощадно. Север собрал войско на сходку и, обратившись к воинам, «приказал им вторгнуться во вражескую страну и убивать всех, кто им попадётся35». Для большей убедительности он процитировал строки Гомера из «Илиалы», в которых предводитель ахеян царь Микен Агамемнон обращается к царю Спарты Минелаю, проявившему неуместное на войне великодушие к троянцу Адрасту: