— Ты — хороший ведомый, Жань. И будет тебе ведущий, который это оценит.
Сказал и осёкся — внезапным открытием стало понимание его прошлого. Служение Крестам и святая ненависть к ним, вдохновлённое желание стать тисом и бешеная ярость на любой намёк опоясывания. Молодым он был, глупым, потому и причалил к Крёстам, не понимая ещё толком, что эти люди, внешне похожие на благородных туров, всего лишь пустышки, делающие вид. А когда понял — поздно уже стало, сердце уже болело никчёмностью пути, непониманием цели и неверием в людей.
— Будет, — твёрже повторил я.
И сам поверил — среди людей Константина он найдёт тех, кто оценит и тех, кто будет достоин принять его жизнь, силу и помощь. Тех, кто поможет понять себя и мир вокруг.
— А ты? — Он вскинул глаза и резко отстранился, вырывая руки из захватов. — Ты!
Я ожидал, что он броситься, а он, наоборот, отшагнул и полез за пазуху. И вытащил пряжку.
Широкую пряжку ведомости со знаком волка и луны. Путь долгого одиночества и трудного обретения. Сашкина пряжка.
Я сглотнул, потянулся за пряжкой, но Женька мгновенно одёрнул руку. И по бледному лицу стало ясно — не вернёт.
Он облизал сухие губы и сжал пряжку в кулаке:
— Я вытащил её из твоего тела, — угрюмо сказал он.
Я глупо смотрел, как тис, пряча взгляд, упрямо сжимает пряжку, и понимал, что любые мои слова будут для него пустыми, любые доводы он отметёт. Потому что сам для себя он уже построил реальность, в которой хочет жить.
Когда опоясывают тисов, недостаточно просто свалить с ног, заставить прекратить сопротивление и застегнуть на талии пояс, нет. Нужна жертва, без которой никакая магия не работает. Как детонатор изменения мира. И такая жертва в магии тисов — кровь ведущего. Которой кропится пряжка пояса ведомости.
А мою он взял из раны, окровавленную без моего желания.
И как ему теперь объяснить?
— Я не могу, Жань. В другое время — да, но не теперь… Кто-то должен идти к Константину. И лучше, если ты не будешь связан поясом в это время. Это страшно, Жень, очень страшно — терять ведущего. Поверь мне.
Просо резко развернулся на носке и, зажмурившись, повернулся на носке, уходя в дом.
Небо всесильное, что он может натворить в таком состоянии!
— Жанька! — Я рванул следом и во мгновение ока оказался на кухне.
Просо вылетел из комнаты с таким мрачным бешенством последнего довода, что я подал назад, чтобы не столкнуться. Он, шатаясь, подошёл к столу и с маху бросил на него стопку альбомных листов. Огромная пачка разлетелась от удара по всем окружающим её поверхностям — подоконника, стола, стульев и пола — и расцветила мир в мягкую акварель, контрастную гуашь и бледную пастель детских рисунков.
— Это ты! — бешено прорычал Просо. — Ты и я! И Анна!
ebooksa