— Сколько тебе лет, Борислав? — Почти шёпотом спросил Чуда и подкатился ко мне под бок, ловко устраиваясь.
Волной тепла отработавшего на пределе возможностей веда обдало грудь. Внезапно подкатила и тут же отпустила тошнота — мальчик настраивался на мою волну. Осознанно или нет — кто его, такого маленького, разберёт? Одно явно — он предельно нуждался в силе.
— Много, — так же тихо отозвался я. — Я старше, чем самый старый баобаб в самой древней пустыне!
И в знак свободной воли прижал мальчишку к себе. Я знаю, что такое предел… «Кто знает, как страшна беда, как страшен холод лютый, тот не оставит никогда…» Я не оставлю. Пей, сколько возьмёшь! Тархи восполняются быстрее, чем веды. Я справлюсь…
Юрка насупился и завозился где-то в подмышке, обиженно сопя.
— Ладно, ладно, — проворчал я. — Сорок шесть.
— Вот! — протянул он, словно я только что доказал чью-то теорему.
И опять и снова после его неопределённого заявления я почувствовал себя дураком, хотя не сказал ничего особенного.
— Что — «вот»? — кротко вздохнул я.
— То, что Жане — двадцать четыре!
Он произнёс это с такой торжественностью, словно назвал своего стража последним воплощением бога грома на земле! Всего-то возраст из поры Волка, возраст, когда самое время для подвигов и битв, для определения своей дороги и, наконец, понимания — зачем, собственно, пришёл в этот мир. Ничего особенного. Все проходим через него. Но Юрка с дрожащей ноткой в голосе возвышенно сообщил мне:
— Знаешь, какой это сложный возраст?! Просто самый сложный и ужас-какой тяжёлый! Тарху в таком возрасте нельзя быть одному. Совсем нельзя! А Жаня один уже столько времени! Сперва у Крестов — один, а теперь со мной — один. Я ему с тобой тропы связал, а они не связываются… Знаешь, почему?
Из подмышки на меня смотрели серьёзные глазёнки.
— Почему? — сдался я.
И тут же получил в ответ торжественное откровение:
— Потому что Жане плохо! А знаешь, почему?
— Потому что он один, — послушно ответил я.
— Ага, — шмыгнул Юрка и снова прижался ближе. — Получается, что ему плохо, потому что он один, а сделаться не-один он не может, потому что ему плохо, — горько вздохнул Чуда. — Понимаешь, какая кошмарная ситуация?
— Понимаю.
А что ещё можно сказать? Не думаю, что кто-нибудь был бы более оригинален, если ему шпингалет девяти лет от роду стал бы объяснять тонкости душевного состояния вполне взрослого человека.