— Дура, — хмуро констатировал Михаил, усаживаясь так, чтобы на колено легло запястье обожжённой руки. Кисть свешивалась свободно. Вяло и мёртво, словно брошенный на сцене тряпичный Петрушка. Раскрыл упаковку — стандартная салфетка двадцать на двадцать — едва хватит прикрыть внешнюю поверхность, а надо каждый палец замотать! Вытащил нож — покромсал тряпицу на ленты. Осторожно подхватил ладошку.
— Не надо, — мягко отозвалась она, — сама.
— Надо! — рубанул Михаил и распластал на ране белую ленту салфетки.
Стратим промолчала.
Он мгновение сомневался, а потом решительно прикрыл пальцы пропитанной лекарством марлей, выдавил тюбик рекомендуемого средства на обожжённую кисть и наложил бинт. — Вот! Держи в тепле. Больше пей. И меняй повязку.
Сказал и тут же понял, что произнёс лишнее. Он совершенно не представлял себе анатомии чужеродного существа. Поднял лицо — столкнулся с внимательным изучающим взглядом. Взгляд сковал, повязав мысли и желания. И потребовалось усилие, чтобы встряхнуть плечами, сбрасывая напряжённость тела. Встал, отошёл, хмуро собирая выпавшие пакеты и тюбики обратно в пакет. Внезапное озарение пронзило до сердца — всё, что произошло, было только проверкой его способностей, лишь способом привлечь его, не красотой и не желанием, но желанием защитить и помочь слабому. Внутри разгоралось холодное бешенство, и только усилием воли удавалось сдерживать себя, вспоминая: «У тебя будет тогда союзник сильнее меня, и Балу, и тех волков Стаи, которые любят тебя. Достань Красный Цветок!». Королева стала его Красным Цветком, его шансом против судьбы. И повторял, словно мантру: «Договор, договор, договор! Договор, мать твою!».
— Хороший Отец. — Пробилась в поток его мыслей задумчивая речь Королевы. — Сильный. Умный. Свободный.
— Только на голову стукнутый, — хмуро отозвался Михаил.
Как ни странно, ему самому от этого полегчало.
Стратим улыбнулась.
— Буди людей ото сна, Отец, — сказала она, непревзойдённо прямо поднимаясь, — пора!
«Договор! Договор, мать твою!» Вдох-выдох.
— Есть! — отозвался Михаил.
Вставая, подумал, что самому так и не удалось поспать. Дальше будет дорога, не обещающая быть лёгкой и короткой. Дорога и бои.
Вскинул взгляд. Ни сосны, ни костра, ни скимена, ни Королевы… Только заснеженная лесная полянка да угрюмые внимательные глаза горгулий за границей открытого пространства. Сон? Гипноз? Магия? Он обернулся рывком и увидел стоящего метрах в пяти за его спиной Маугли. Дальше легко угадывались в полутьме рассвета очертания походного шатра.
— Кто прислал? — хмуро спросил Михаил.
— Никто, — хмуро ответил Всеволод и отступил.
— Значит, сам сподобился, — зло усмехнулся Михаил.
Возникло желание наступить, прошипеть в упрямое мальчишеское лицо всё, что думает о «ведомстве», о поднадоевших играх тэра, но вместо этого махнул рукой:
— Иди, народ поднимай. Выходим.