Ангелы: Анабазис

— В мире нет логики, — терпеливо отозвалась Королева. — То, что люди именуют логикой и связывают, как причины и следствия, лишь отражения на поверхности глубоких течений миротворения. Миры, как кора дерева — слоисты и чешуйчаты, в каждом слое — свои чувства и их носители. Люди, как жуки, ползают меж слоями, не замечая, когда кончается один и начинается другой. Только ощущают, что что-то изменилось в них. Стало грустнее или счастливее. Но не видят, что и весь мир вокруг, весь слой, на который попали благодаря чужой или собственной воле, уже не тот, что был вчера. Они слишком заняты собой, чтобы успеть заметить счастье и горе всего мира. Понимаешь, Отец?

Медведев хмуро почесал переносицу, кинул взгляд назад, на застывшие ряды стерв и предположил:

— Теория параллельных миров? В одном мы выигрываем, а в другом проигрываем? И нужно выбрать мир? И перейти на его слой. Так?

— Не так. Я не из тех, кто выбирает слой. Я из тех, кто его творит! — Стратим снова открыла ладонь, и маленькая снежинка потянулась с неё вверх, неторопливо поднимаясь в небо. — И ты из тех, кто творит! Ты — Отец, я — Мать. Мужчина и Женщина. Феникс и Рарог! Нам суждено сотворить новое для мира. Суждено построить своё огненное гнездо, свой мир. И что это будет — зависит от нашего союза.

Михаил посмотрел, как в вышине тает среди белёсых облаков серебристая искорка, взлетевшая вверх, вопреки законам природы, и поднял воротник. Время летело, бежало, задыхаясь и спотыкаясь, и он чувствовал, что до финиша осталось недалеко.

«Договор! Договор, мать твою! Если его не кормить — он умрёт» — стучало в висках.

— Я никогда не полюблю тебя, — медленно сказал он. — Сколько бы веков у нас не было впереди. Постараюсь не сойти с ума — это тоже обещаю. И я не прощу попыток меня загипнотизировать или так же, как нынешней ночью, проверить… Но, ради твоего спокойствия и ровных отношений, и я согласен строить отношения.

Стратим засмеялась в голос — словно хрустальные бубенчики упали и раскатились по паркету. Но голос её прозвучал неожиданно ласково:

— Риск умереть сейчас был вызовом мне за костёр!? Ах, Отец! — она замолчала, внезапно погрузившись в грусть, а потом тряхнула волосам, приходя к решению: — Пусть будет так — я никогда больше не подвергну тебя пытке выбора, а ты не станешь пытать меня страхом! И ты, и я откажемся от доброй игры во взаимную проверку. Мы шагнём дальше! За один круг солнца мы станем ближе, чем наивность и боязливость влюблённости. Мне не суждено будет испытывать свои чувства, а тебе — свою силу! Но мы будем вместе, как Муж и Жена. Мы — Феникс и Рарог!

И снова горько засмеявшись, Королева тряхнула волосами. Быстрый скимен взрыл снег, становясь перед ней — словно из ниоткуда упав на землю. Легким прыжком Стратим оказалась на спине золотогивого рысака, и тот тут же поднялся в воздух. Сильный ветер ударил в лицо — за грифоном ввысь потянулись стервы.

Пушок, неожиданно оказавшийся рядом, преданно ткнулся в плечо тёплым лбом, но Михаил не отреагировал, глядя на тёмный вал тел, проплывающий над головой. В ушах ещё звенел смех Стратим, и отчего-то казалось, что всего мгновение назад он проиграл очень важный бой.

[1] Из песни О. Медведева «Идиотский марш»

Глава 19

Алконост

Гнездо встретило открытыми воротами.

Огромный круглый портал больше напоминал транспортный люк звёздного корабля, чем подъезд. С боков входа на стенах повисали каменные коконы-балконы, с них вниз, на пришельцев, смотрели жирафоподобные звери, на шеях которых виднелись привязанные трубки. Дымящиеся жерла явно указывали на сущность живых орудий. Проверять, что там — газ, горящие смеси или пороховая система — совершенно не хотелось. Может быть потому, что звери зорко нацеливались на чужаков, синхронно с их перемещениями двигая змеиными головами. Медведев кожей чувствовал их плотоядный интерес к нему, верно несущему его на себе Пушку и строгому каре людей и тэра вокруг.

— Артиллерия. «Земля — воздух». Змеи Горынычи…

Медведев обернулся на голос. После ранения Яромир стал скуп на движения и эмоции, но сохранил прямую осанку и ровный тон. И одно только небо знало, что это ему стоило. Михаилу как-то пришлось спускаться с гор с переломанными рёбрами, потому он представлял себе, что такое удерживать спину прямой и сохранять пусть поверхностное, но спокойное дыхание. Ему тогда не удавалось ни то, ни другое. Яромир же уверенно сидел верхом на скимене, и лишь капли пота на висках говорили о состоянии одината. Тэра восстановили ведущего, насколько смогли, насколько самих вскладчину хватило, а всё равно — видно, что человека штормит, что движение ему не в радость и подтачивает изнутри боль. «Щиты» подле ведущего, стремясь сохранить вид безучастности, незаметно поглядывали за командиром. И то, что они готовы в любой момент подставить плечо, подхватить с седла или закрыть собой, чувствовалось в напряжении спин, повороте плеч и намерено отведённых взглядах. Михаил и сам себя ловил на том, что оборачивается к одинату, когда скименов от усталости качает на неровностях. Хотелось увериться, что Яромир продержится, но просто предложить помощь не мог. Натыкался на острый взгляд одината и тут же понимал, что не стоит.

Снова тряхнуло, да так, что Михаил сам едва удержался на спине скимена. Беспокойно обернулся вправо, встретился с сухим холодным взглядом Ведущего «щитов» и, спешно отвернувшись, заговорил, отвлекая и отвлекаясь от происходящего:

— Удивляюсь беспечности охраны. Тут к ним целая вооружённая процессия после того, как покрошили их пост, а они сидят — не шевелятся.