Ангелы: Анабазис

— Вколешь нашему герою, — он кивнул на Якоби, — что-нибудь такое, чтобы я его пару часов не видел и не слышал.

— Есть.

— Ну, всё, мужики — отбой!

И поднялся. Это значило — всё, больше он никого не слушает. А ещё — не учите учёного, хлопцы. А то худо будет. Товарищи стали молча располагаться на своих местах. Только Юрий подзадержался. Встал рядом с другом, тихо спросил:

— Так какого..?

Медведев вздохнул:

— Юра-сан… Как там, в «Хагакурэ»… «Сделать правильный выбор в ситуации „или-или“ невозможно», да?

— Да, а ещё — «В ситуации „или-или“ без колебаний выбирай смерть», — хмуро отозвался Зубров. — Ты, получается, выбрал?

— Угу. «Я постиг, что Путь Самурая — это смерть», — криво ухмыльнулся Михаил.

Была у Михаила уверенность в том, что это — не конец. Не получился катарсис. Смазалось что-то в момент разговора у костра. Ведь кожей ощущалось, что взрыв не за горами. Чувствовалось, что Полынцев ждёт чего-то… Не был он ни удивлён, ни раздосадован, ни зол в ситуации. Он был готов к ней, а, возможно, и к чему-то большему. Только вот — к чему? Ответ на этот вопрос наверняка бы сохранил нервы обеим командам. И кому думать о таких тонких материях как порывы человеческих душ и стратегии отношений? Правильно — Зуброву, стратегу-психологу-правой руке. Вот и пусть думает!

Юрий вздохнул, зябко передёрнул плечами — он до последнего не надевал тёплый слой, бравируя возможностями, но вот сейчас начал подмерзать — и кивнул.

— Разберёмся, — проворчал он.

Температура явно опускалась и сейчас достигла около «плюс десять», не выше. Ночка предстояла та ещё.

…

Холод стал донимать Медведева в самый разгар странного сна, в котором смешались люди, кони и чудовищные амёбообразные существа с длинными белыми ресницами по периметру. В этом сне, под прицельными взглядами существ, он со всей своей командой бегал по лесу в поисках закопанной во вторую мировую большой мощности мины, которая должна была вот-вот, а где её зарыли, никто из ветеранов не помнил — то ли под калиной, то ли под бузиной. Вот и моталась группа от куста до куста, в бешеном ритме передвигая ногами и махая сапёрными лопатками. А откуда-то сверху покрикивали и грозились ремнями старшекурсники из учебки, которых Топтыгин до сих пор не мог забыть, со скрежетом зубовным поминая отнюдь не в молитвах. В общем, сущий кошмар.

Михаил недовольно подтянул ноги ближе. Огня, что ли, недостаточно? Встать, раздуть? Или толкнуть в бок того, кто ближе? Ведь, наверняка, так же мается, но ленится приподняться, и ждёт, у кого первого лопнет терпенье. А даже если и спит — нечего спать, когда людям вокруг неуютно!.. Медведев вздохнул и открыл глаза. По лицу текла холодная капелька. Дотронулся до лба — влажная шапка плюхнула и выдавила из себя пару ручейков. Это разбудило окончательно. Рывком поднялся. Картина маслом. Шишкин Иван. «Первый снег».

Мокрые грязноватые комья снега покрывали все открытое пространство, исключая небольшой пятачок вокруг нодий. Стволы чернели открытыми порталами. Ветви кустарников махрились налипшими белыми массами. В зелёных иголках увязли снежные клочки, сгрудились на сосновых лапах, прогнули их к земле. А поверх всё ещё летел и летел серыми кляксами снег. Первый. Мокрый. Косой. Злой до тепла и человеческой жизни. Самая опасная для людей в автономии погода — минус один, ветер и снег с дождём.

— Вот-те, бабка, и Юрьев день, — присвистнул Медведев, взглянул на часы и сдвинул с корпуса защитное полотнище, приваленное лапником. Подвернул ткань, чтобы не охладить спящего рядом Катько. Тот заворочался. Обернулся, приоткрыв глаза, посмотрел на командира, как на врага народа, и закутался поплотнее. Ясное дело — он-то до сих пор был в середине, холода не испытывал! Разве только голову морозило.

Пока шнуровал холодные влажные ботинки, осматривался. Тёмная фигура под белым контуром выделялась возле ветвистого боярышника, с другой стороны лагеря, возле сосны, сидел ещё один сугроб — дежурный «Р-Аверса». Медведев поднялся, помахал руками, разгоняя кровь и согреваясь, потом поправил плёнку над спальным местом, подтянул по углам норовящий провиснуть под мокрым снегом тент. Поворошив нодью, приподнял клином бревно, заставляя огонь под ним заняться сильнее, и погрел руки от жарко пыхнувшего костра. На пробудившихся от шума Родимца и Кузнецова махнул рукой, — мол, спите, давайте. Те, убедившись, что по лагерю шляется ни кто иной, а медведь-шатун Топтыгин, снова рухнули на ветки — досыпать. Батон так только заворочался — всё-таки не в форме.

Медведев подошёл и подсел к дежурному.