— Вот и ладушки! — ответил Кирпич, но мощного болезненного массажа не прекратил. — Лежи, пока есть возможность.
— Как этот? — Медведев поморщился — кивок в сторону пленного резко свёл мышцы шеи.
Славян, не прекращая работы, быстро вытер о предплечье лоб и отозвался:
— Жив пока.
— Катько! Посади Топтыгина, — хмуро попросил Юрий, набирая в кружку воду из котла.
— На скоко?
Кирпич закутал Медведева в свитера Зуброва и Рощина. Накинул сверху тент, прикрывая от снега.
— Пожизненно, — хмыкнул Славян, рукавом смахивая с носа капельку пота.
— А за что? — Продолжил стебаться Катько, помогая Медведеву сесть. И правильно — тот с трудом удерживал тело на дрожащих руках. Корпус не желал выпрямляться.
Медведев стиснул зубы, предполагая ответ Славяна. Есть за что. Судя по тому, к чему всё пришло.
— Гм… — шутливо задумался Славян. — А за развращение малолетних в особо извращённой форме! — И кивнул в сторону «раверсников».
— О, какой тост! За это надо выпить! — подошёл Зубров и подал кружку. — Держи, генацвале!
Медведев ухватился двумя руками за кружку, спрятал взгляд в вареве и вдохнул тепло. Пар опалил ноздри лесным запахом. Ягоды, хвоя, орешки, спирт, вода. Убойная вещь.
— Этому… — он не стал поднимать глаз, просто повёл головой в сторону пленника, — тоже.
— Сделаем. Как очнётся, — присел рядом Зубров. Внимательно посмотрел в лицо командира. Медведев взглянул исподлобья. Как дальше жить-то будем? Юрка кулаком ткнул в плечо — будем. И усмехнулся: — Допивай да спи. До рассвета ещё часа два.
Медведев скривился, обжигаясь, допил таёжный коктейль и отдал кружку. С поддержкой Катько улёгся. Ощущения были такие, словно только что без роздыху поднялся на трёхтысячник. Он лежал, стараясь не шевелиться, чувствовал, как мышцы подрагивают ослабленным болезненным студнем, и смотрел вверх. Тёмный потолок экрана кое-где проблёскивал золотисто-алым — блики костров отражались от зеркальной плёнки. А мимо, почти сквозь душу, летели белые комочки. Холодные, злые, опасные…
Глава 4
Маугли
Тяжёлый сон, словно распоясавшаяся бездна, плескался в сознании. Ударял густыми волнами в борта рассудочности и давил, давил, давил весомым страхом на сердце…
Медведев вздрогнул от ощущения давления металла на грудь. Напротив сердца, под сосок упиралась холодная железка. Он ещё не открыл глаз, но стиснул зубы и прижал локти к корпусу — едва заметного подъёма ресниц будет довольно, чтобы разглядеть опасность и действовать по обстановке. Замирать, бить, бежать. Близко, почти в упор, звучало чьё-то тяжёлое хриплое дыхание. И ещё было тепло. Человеческое тепло, тесно прижавшееся к груди. Противник в непосредственной близости?