Ангелы: Анабазис

22
18
20
22
24
26
28
30

— Помню, было.

— Вот и соображай, голова.

Медведев только пожал плечами в ответ.

Лавина крыльев накрыла стены. Зелёным в свете «солнышек» засверкали обнажённые лезвия. Стервы-охотницы шли молча, без привычного боевого повизгивания. Только шорох соприкасающихся тел да позвякивания металла и камня. Охотницы неслись мимо, почти касаясь человека. Сухие вытянутые морды сосредоточены на цели, глаза уже не смотрят на оставшихся в стороне. Оставшихся жить. И грузно оседало на сердце сравнение. Уходящие стервы были тварями, чужими по своей сущности созданиями, ничем, казалось бы, не походившими на то, что завещано любить и оберегать. Были, но… Ничем они и не отличались. Тоже — жизнь. То же умение любить, ненавидеть, бояться, стремиться, умирать. Может и не человек, но…

За рамой входа в устье сшиблись тела, зазвенела сталь, закричали первые раненные.

В окно портала было видно мало. Но достаточно, чтобы почувствовать закипание крови. Пикирующие тела, отлетающие срезанные перья, брызги…

Сверкающие фиолетовым лоском крыльев, магуры встали рядом в два ряда. Морды сосредоточены, крылья подобраны. В отличие от охотниц, воины клинки выставлять не торопились. При беге могут помешать да и успеется. Глазами старались не встречаться. Но и так всё ясно.

Тэра, стоящие около Медведева, молчаливо и неспешно накидывали темляки. О чём-то негромко переговаривались меж собой. Шестеро отданных Яромиром бойцов откровенно не были новичками. Может в таком странном бою — сборный отряд против стерв — и не участвовали, но пасовать не собирались. Медведев увидел рядом с собой и Михалыча — старика с уверенными крепкими руками и зорким взглядом, и Павла, уже не раз оказывающегося на пути к нему стерв. Да и другие были не раз видны в схватках, как серьёзные бойцы.

— Боры! — раздался клич одинатов.

Михаил махнул рукой, из-за спин присевших перед рывком стерв приветствуя уходящих в устье воинов. Яромир уводил под защитой Стратим его «таёжников», молчаливого Полынцева и нескольких подраненных тэра. В кольце воинов мелькнули смоленные волосы королевы. Один взгляд пронзительно-чёрных глаз — и вот они уже за порогом каменного портала.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох поглубже, словно перед выходом из палатки в буран.

И — вперёд!

Туда, где уже не было моментов тишины, где кружился воздух, испугано мотаясь между смертями. Где дрались ненужные, незначимые ему твари, погружая друг друга в боль и бездну отчаянья. Где не было ничего, за что стоило бы умирать. Ему, его друзьям, его недругам. И даже Королеве — не за что. Но это ощущение бесцельности затрат было всего лишь чувство. Такое же нелепое, как и десяток дней назад ненависть к пленнику за его существование, за проблемы, что потянулись вслед за его захватом. Глубоко внутри он уже знал, что всё в мире имеет свою цель и ценность. И что встреча Отца и Матери не может быть случайностью, как не бывает случайностью падение яблока на землю, таяние снега под солнцем, рождение и умирание. Закон распространения сил стал таким же значимым и явным, как закон всемирного тяготения или сохранения энергии. А значит там, впереди, за лезвием, по которому предстояло бежать, его ждало нечто, что для мира важнее его жизни, значимей прерывающихся сейчас судеб. И нужно дойти, чтобы понять — что это.

Магуры слаженно шли рядом. Хрипло дыша, тихо и быстро перебирали лапами. Напряжённые мышцы, уже разогретые к бою, обливали кожу кисло-пряным потом. Ускорились. Как один — и люди, и магуры — ринулись в проём. Прыжок. Со всех сторон взорвалось пространство — хлопнули, раскрываясь, крылья. Когда Михаил упал, неловко придя на колено, вокруг об каменный пол сначала ударили пружинящие стопы, а потом жёстко врезались когти мощных лап. Выпрямлялся рывком. Тэра уже стояли наготове. А магуры мгновения медлили. Кожистые крылья, увешенные клинками, словно украшением из красного золота, оставались в неподвижности, давая ему возможность встать, а охотницам Гнезда осознать приход воинов.

А потом они закричали. Вместе. Не сговариваясь, люди и магуры огласили рёвом итак сотрясающийся от криков зал. И приковали к себе внимание всех.

Михаил ещё успел увидеть впереди, где-то на центре зала, каплю цвета хаки вокруг чёрной тонкой фигурки.

И началось.

Кто раз хотя бы был в глубине ножевой схватки группа на группу, тот на всю жизнь, наравне со шрамами, сохраняет память о лезвиях, разбивающих воздух на осколки. О перечёркнутом линиями клинков и чёрными струями пространстве. О скользких руках. О внезапном холоде в подрубленной кисти. И жаре в ране, где коснулся клинок. О досадном взмаргивании на чужое лезвие. О толкотне. О грязи под ногами. А, может быть, уже и не грязи. О вскриках и хрипах, которые ни с чем не спутаешь.

И о боязни зацепить своего…

Так получилось, что Михаил и тэра и мугур в этой бойне принял как своих. Как тех, против кого не направляют оружие.