— Мечта эмансипации! — Хрипло рассмеялся Михаил. — Иллюзии обиженных убогих. Максимализм недорослей! Женщина, мать — да, это святое! Но унижать своё отражение может только тупица! Мужчина — зеркало для женщины! И он — лишь то, что видит в нём женщина! Захочет верного рыцаря рядом — будет рыцарь! Захочет последнюю сволочь — так и будет! Мужчина вбирает отношение, но он и зеркалит отношение! Хотите отца на семя? Получите! Но не удивляйтесь, что и он не увидит в вас ничего, кроме яйцеклада! И не плачьте, если предложенный аппарат для воспроизводства себе подобных Отец считает ненадёжным, да и королеву попросту — дурой!
Горгонии смешались — чёрные одеяния заходили ходуном, словно под ними скрывались змеиные туловища. Но скоро подруги успокоились.
— Будет иллюзия. Рарог — твоя жена. Разницы не увидишь. Будешь жить долго. Счастливо. Любые желания будут исполняться.
— Нет, — усмехнулся Михаил и облизал губы. — Теперь уже нет и вы это знаете! Я переиграл её! Я вижу её, как она есть! И повт043Ерно атаковать меня она не сможет! Я — зеркало! Попробуйте рассмотреть желания зеркала и ими купить его!
Горгонии опять взяли передышку на размышления. Но теперь пауза необходима была и Михаилу. Тело горело. Горело всё — корпус, конечности, голова. И только под грудиной, которую отвоевал у боли и жара, тихо разворачивался, оплетая сердце маленький росток. Ладошки-листики нежно прикасались к стучащим стенкам, влажно налипали и начинали двигаться с ними в такт. Тонкий стебелёк тянулся, ветвился и пускал всё новые листики. А снизу ставшего вялым жёлудя прорастали тонкие до прозрачности корни. Жар душил тело, вплавляя боль в каждое движение. Каждое — даже самое незначительное подёргивание лица! Только лишь сосредоточение на маленьком росточке под грудиной заставляло сохранять рассудок.
— Один отец — один спор. Один спор — одна победа. Одна победа — одна королева, — наконец, решили горгонии хором. — Рарог и Стратим — пусть дерутся!
Михаил зарычал:
— Чёрто-с-два! Силы неравны! Стратим ранена, а Рарог — нет!
— Не имеют значения раны. Только вызов.
Стратим без слов согласно повернулась к трону и начала подниматься к сопернице, стоящей белым изваянием, подобным древнеримским Венерам. Сёстры не остановили отступницу. Остановил Михаил.
— Нет, девонька! Поединка не будет! Я сказал!
Тяжёлый жар превратил мир вокруг в пылающий туман, в котором блестящими каплями выделялись только лица. Но сердце оплетал маленький дубок, уверенно набирающий рост и силу. Корни входили в солнечное сплетение, закружившись вместе с ним в маленькую галактику. Михаил закрыл глаза, чувствуя, как начинает закладывать уши. И, пока ещё оставались силы, крикнул в сторону трона:
— Один отец — одно решение! Либо Отец жив и в гнезде, но со своей избранницей, либо Отец мёртв! Выбирайте! Мне недолго вогнать нож в сердце! И тэра не отдадут вам моего тела! Битва и смерть!
— Она — не Королева! — тягуче заныли горгонии. — Её власть — смерть Гнезду! Она — не Мать!
— Тогда и я не Отец!
Горгонии молчали долго.
Он чувствовал их молчание и напряжение, повисшее в зале, словно застывающую сосновую смолу, сковавшую в янтарной капле мушек и муравьев. А внутри горело тело. И ощущение костра, от которого, опаляясь, скручивались жгуты мышц, принуждало стискивать зубы и тесно смыкать веки, не выпуская слёз. Михаил напрягся, перенося внимание с огня на влагу новых листьев странного дубочка, вьющегося вокруг сердца, словно лоза хмеля. Где-то наверху, среди сплетения дрожащих от толчков сосудов, стебли собирались вместе, и пышной шапкой выбрасывали вверх свежие влажные листья. Как и положено, похожие на брюшко зелёной сороконожки, раскрывшей широкие объятия. Дубок оплёл сердце и победно потянул свои ветки по сосудам. Он тыкал в огонь только что народившимися листьями, и пламя, шипя, отступало от грудины.
Чем больше Михаил думал о дубке, тем стремительнее и сильнее тянулись ветви, а огонь всё дальше отползал испуганной и недовольной змеёй. Но отступал до тех пор, пока не загнездовался в ладонях, свернувшись в клубки. Кисти от этого стали тяжёлыми и горячими, но этот жар уже не воспринимался как что-то опасное. Скорее — укрощённая стихия, силу которой можно направить в любую сторону.
— Одна Королева — твоя! — ответили горгонии, и Михаил тяжело открыл глаза.
Тело, уставшее до предела, наполнялось звенящей радостью мирно качающихся внутри листьев. Тонких, маленьких, позвякивающих, словно выкованных из металла. И — удивительно — от музыкального тонкого звона, похожего на перешёптывание трубок китайских колокольчиков, становилось на душе уверенно и спокойно. Будто не деревце вплеталось в тело, а жёсткий каркас несминаемого убеждения в правильности происходящего и понимания своего места в нём.
ebooksa