– Что, даже красной не осталось?
Они были маленькие, эти березки. Было интересно, как они будут расти. И они росли. В положенный срок у них появились листья – чуть позже, чем у других деревьев, но появились. Я показывала деревья маме и папе.
– Как мы их тащили! Ужас просто! А вон мое дерево.
Дистрофически худая береза опасно качалась на ветру. Я покрепче примотала ее веревкой к старой штакетине.
А через год подростков осталось только четверо. Оказалось, что замысел посадки был не умен, и мы навтыкали березы аккурат на линию теплотрассы. Там, естественно, прорвало какую-то трубу, приехал бульдозер и…
Они валялись в рыжей грязи, поломанные, молоденькие, только научившиеся по-настоящему шуметь листвой.
А вдруг и правда – у деревьев что-то есть… там, под грубой корой, и… они помнят. Помнят, как их вытаскивали из скользкого сырого оврага, из родной глуши, обрывали тонкие корешки, пугали, ранили; помнят, как в тумане заливисто пели птицы, как мы хохотали, как были счастливы…
Иду мимо четырех деревьев. Среди них – моя береза. До сих пор растет.
Эпизод 15
Розовая блузка
Все меня бросили. Осталась я одна. Что тут сказать? Подлюки. А ведь как хорошо все задумывалось: пойдем мы бодро и весело, скинемся денежкой, купим конфет, печенья… В идеале бы – апельсинов, но какие уж у нас апельсины… Яблок еще можно бы…
А сейчас чего? Ни людей, ни яблок. И ведь не придерешься! Одну свалил грипп, другая укатила в деревню на все каникулы, у третьей брат в армию идет. Из всей выбранной делегации со мной одной ничего не случилось. К несчастью. И в третий день промозглых осенних каникул я тащилась в битком набитом автобусе через весь город, сжимая в одной руке сумку, а в другой – измятую бумажку с адресом.
Мы не любили нашу классную руководительницу. Не потому, что она была ворчливой и нудной. И не потому, что мы в принципе никого особо не любили. Мы просто не успели к ней привыкнуть. У детей закон простой – они как миленькие привязываются к любому чудовищу, которое провело с ними достаточно долгое время. Но такого случая нам никак не представлялось. На нашем классе лежало мрачное проклятье – никто у нас долго не задерживался. За три года сменилось четверо классных руководителей, эта была пятая.
Первого сентября нас с трудом загнала в кабинет маленькая чужая крикливая женщина неопределенного возраста. Мы обреченно смотрели на нее – не все ли равно, какой помещик купил деревню крестьян? На ее лице тоже не замечалось особых восторгов, что можно понять: перед самым учебным годом человеку всучили сложный класс – народ сборный, слабый, недисциплинированный и дикий.
Сказать по чести – она с нами честно пробовала обойтись по-человечески. Мы даже однажды сходили в кино. Но надолго ее не хватило. Уже в конце сентября все пошло-поехало. Поначалу, ясное дело, она орала, стыдила, а потом… видимо, махнула рукой и перестала вмешиваться без особой надобности.
Установившийся швейцарский нейтралитет до поры до времени всех устраивал – мы особо не выпендривались, она нас особо не напрягала. Каждый учился и вел себя в меру сил и потребностей.
Так продолжалось недели две, а потом грянул гром. Сразу два мальчика попали в милицию за участие в групповой драке (легендарный махач «Королей» и «Столичников»), одна девочка попала в больницу с алкогольным опьянением, а другую застукали за кражей жвачек Love is… в частном магазине. Эти печальные события осени вкупе со вполне предсказуемым падением успеваемости подкосили хрупкое здоровье нашей маленькой классной. Она, конечно, собрала всех, долго кричала и стучала кулаком по столу, нудно выговаривала каждому, тыкала носом в журнал… а на следующий день не пришла в школу.
На время ее болезни нас отдали в распоряжение сердитого физкультурника, который в первый же классный час погнал всех бегать в противогазах под дождем. А больше ничего не изменилось.
Заканчивалась четверть. Все, кому было еще не наплевать, суетились насчет оценок.
Приближались каникулы. Классная не возвращалась. И внезапно в нас проснулось подобие сострадания.