— Но это лучше, чем «Так сказал Вадбольский».
— Ну да, — сказал саркастически, — ты и так можешь!
— Какую бы умную вещь мы ни придумали, — пояснил я, — всегда безопаснее приписать авторитетному лицу.
Он вздохнул, покачал головой.
— Вижу, как ты то Государю Императору приписываешь какую-то ересь, то самому Господу Богу…
— Не ересь, — обидчиво возразил я. — это на первый взгляд ересь, а если подумать…
Он взглянул на меня с повышенным вниманием.
— Ну-ну? Не давай мне думать, что ты только в драках хорош.
Я ответил со вздохом:
— Ты прав. Насчёт подумать я проигрываю даже себе.
Во время нашего разговора по груди разлилось тепло, что перешло в жар, я даже дыхание задержал, но жар ушел, я ощутил, что слышу все разговоры за два десятка шагов, у каждого человека в этом же радиусе вижу как бьётся сердце, вон на стыке пола и стены пробежала крохотная мышка, но и в ней отчетливо зрю крохотную алую горошину, быстро-быстро пульсирует, какое же у неё крохотное сердечко, а дальше исчезающе тонкая ниточка хвоста.
У Горчакова вижу всю кровеносную сеть, жутковатое зрелище. могу сказать, где поврежден какой капилляр, сколько в нём магии, совсем крохи, и где она концентрируется, словно застряла…
— Эй, — сказал он, — ты чего застыл? Привидение бабушки увидел?
— Нет, — ответил я, — и другие тоже.
Он вздохнул.
— Ну и шуточки у тебя, Вадбольский!
Глава 8
Он отвез меня прямо на Невский к дому девяносто шесть, выходить не стал, я пригласил зайти, он отказался, но тут же добавил, что приглашение принимает с благодарностью, и на днях обязательно-обязательно заглянет.
— Только приходи, — предупредил я, — как в Англии: в назначенный день и в оговоренное время. А не как в России: через пару дней от назначенного, часов на пять позже и с бандой пьяных приятелей!
Он вздохнул, развел руками.