Не проведешь, сказал я злобно, ты не тот путь выбрал, бандит…
Он прошёл в шаге от меня, не заметив затаившегося в тени. Я коротко взмахнул рукой, остриё длинного ножа пробило висок, словно хрустнул молодой лед на луже.
Без звука он опустился на землю, я подхватил в падении и упрятал в тени. Это не человек, напомнил я себе, а единица живой силы противника.
Второй охранник дремлет на крыльце здания, где на третьем этаже кабинет Шершня…
Дрон все время передаёт картинку, как в этот момент Шершень поднимается в кабинет, сбрасывает тесные штиблеты, со вздохом облегчения падает в глубокое кресло. День не столько тяжёлый, как сумбурный, но в конце концов ещё срослось. Дань с лавок и магазинов поступает исправно, строптивому баронету Вадбольскому показали свою мощь, подъехав на трёх автомобилях и на полчаса оккупировав его лавку.
Завтра он точно уедет, а производство оставит, но если случится невероятное, и заупрямится, придётся применить силу. И заказ сверху выполнит, и подомнёт под себя весьма доходное дело.
Он вытащил из нижнего ящика правой тумбы бутылку коньяка, налил в стакан. Бутылку обратно не вернул, коньяк хорош, стаканом не отделается…
Дверь резко распахнулась, Шершень ещё держал стакан в руке, но левой моментально ухватил пистоль в нижнем ящике левой тумбы, даже успел приподнять, как увидел перед собой бешеные глаза того юного баронета, непонятно как он успел с такой скоростью оказаться вот так рядом!
Сильный удар в лоб отбросил на спинку кресла, Шершень растекся безвольной тушей, сознание поплыло.
Я прислушался, всё тихо, охрану вырезал бесшумно, сейчас в здание и складские помещения заходят Иван с Василием и тройкой новых гвардейцев, наконец-то покажут мне, насколько хороши как в защите рода, так и в нападении.
Стакан ещё катится беззвучно по толстому ковру по направлению к массивному в рост человека сейфу за спиной хозяина кабинета, а я уже взял бутылку со стола и, наклонив над лицом Шершня, начал лить тонкой струйкой.
Он встрепенулся взглянул на меня выпученными глазами.
— Щенок, — прошипел он, — совсем обозрел?
Я врезал ему в зубы, стараясь не вышибить сознание, а только дать почувствовать во рту вкус крови и крошево собственных зубов.
— Ко мне обращаться, — сказал я сухо, — только на «вы» и как положено к барону, понял, идиот?
Он дернулся, но лезвие длинного острого ножа коснулось его горла. Вижу, как нелегко ему такое дается, уже давно вожак крупной преступной группировки, отвык кланяться, но когда лезвие медленно прорезает кожу на горле, надо считаться с реальностью.
О прошептал:
— Что вы хотите, ваше… благородие?
Но взгляд матерого волка исподлобья говорит, что ничего не кончено, он таких в бараний рог, а то и по полу, как плевок.
Я, не отнимая холодное остриё от его горла, сказал зловеще: