Тадэуш выскочил из гаража, замахал руками.
— Ваше благородие!.. А что с автомобилями?
Я подошел к гаражу, заглянул. В просторном помещении три великолепных новеньких автомобиля, и ещё тяжёлый грузовик, все как будто только что с конвейера, хотя конвейер появится ещё не скоро.
— Жаль такое оставлять, — сказал я.
— Теперь они ваши, — напомнил Тадэуш. — Их тоже можно, как и штуцера с саблями и мечами.
Я вздохнул, махнул рукой.
— Грузите в них! И везите на Невский проспект…
Тадэуш переспросил:
— Невский?
Я спохватился, порылся в памяти, но это Невская набережная переименовывалась десяток раз, а Невский проспект почти сразу стал Невским.
— Невский, дом девяносто шесть, — уточнил я. — Скажете, барон Вадбольский прислал.
Он ответил несколько обалдело:
— Слушаюсь, ваше благородие… А вы чего глаза вылупили? Быстро грузите!
Антон с верха ворот мониторит движение, до рассвета рукой подать, но народ и тогда просыпается нехотя, осенью особенно хорошо спится. Я нервничал, нужно экспроприацию закончить побыстрее, а ребятами как будто сама жадность руководит: тащат в автомобили даже посуду, правда, золотую и серебряную, наборы золотых ложек, массивную супницу из тёмного серебра, гусятницу размером с пивной чан…
— Ещё-ещё, — велел я. — Заканчиваем!.. Антон, открывай ворота!
Всё прошло не просто хорошо, идеально, но душа моя скукожилась, забилась в норку и выглядывает в страхе: а что дальше? Шершень — мелкая фигура, над ним наверняка босс покруче, у того свора таких шершней.
Кто завалил Шершня, его непосредственный босс сообразит быстро, а это удар по его репутации. Другие боссы усомнятся в его силе, если оставит меня безнаказанным.
Мои гвардейцы нервно и в то же время раскованно хохочут, пересказывают один другому, как разделались с охраной, а той у Шершня оказалось пятнадцать человек. Сами себе удивляются, впервые распробовали свои нонешние силы не в упражнениях, которые называю заграничным словом «тренировки», а в реальном бою.
Василий гордо объявил, что за время скоротечного боя никто не получил даже царапины, а пятнадцать татей улопатили, как сусликов.
— Прекрасно, — одобрил я, — но не расслабляйтесь. Попрут и другие, что покруче.