Первая — необычно красивое лицо Джакса, выделяющееся среди остальных мужчин в ложе. Я узнаю некоторых из них — влиятельные фигуры нью-йоркской элиты. Конечно, никто не узнает Джакса, ведь он всегда тщательно скрывал свою личность, но становится ясно, что он принадлежит к этой тусовке больше, чем кто-либо.
Вторые — это двое бойцов на ринге. Во всем этом есть что-то темное и жестокое. Сцена напоминает какие-то подпольные бои UFC. Я никогда раньше не видела столько крови на человеке. У одного из бойцов, кажется, половина лица отсутствует, но Джакса это, похоже, совершенно не трогает. Его ярко-зеленые глаза на фоне темных бровей создают на фотографии такой контраст, что он напоминает дьявола. Притягательного, красивого дьявола.
Первая мысль — зачем он вообще там? Да, нелегальные бои наверняка приносят хорошую прибыль, но это копейки для самого богатого человека Манхэттена, а может, и всей Америки. А потом я вспоминаю ночь, когда он вернулся домой весь в крови.
— Его руки, — шепчу я, — шрамы на его костяшках...
— Похоже, ты не единственная с грязными секретами в этих отношениях. Так что он не имеет права обращаться с тобой как с дерьмом, особенно если сам организует нелегальные подпольные бои.
Я качаю головой.
— Нет, ты не понимаешь. Он... он тоже боец.
Миа неспешно делает первый длинный глоток своего чайного латте.
— Я знаю. Если прокрутишь вниз, увидишь еще несколько снимков с ним в ложе, — говорит она, — хотя они более размытые, чем этот. Это самое четкое фото. Но я бы сказала, что на всех он выглядит как человек, который прекрасно понимает эту игру. Который знает бизнес со всех сторон, не только со стороны ринга или ложи. Было бы логично, если его опыт тянется еще с тюрьмы, если ты понимаешь, о чем я.
— Я прекрасно понимаю, о чем ты, — бормочу я, прокручивая вниз. Еще фотографии с ним в ложе, причем явно сделанные в
— Нет ни одного, где он дерется, — замечаю я вслух.
— Мой источник говорит, что, когда он все-таки дерется, меры безопасности невероятно строгие, — она делает еще один глоток, видны только ее острые голубые глаза над краем кружки. Миа опирается локтями на отполированную белую стойку. — Может, нам стоит найти более безопасное место, чтобы обсуждать такие вещи.
Я обхватываю руками свою кружку.
— Он не даст мне выйти из этого пентхауса, — бросаю взгляд по сторонам. — И я не думаю, что здесь есть камеры или микрофоны. Джакс не любит чувствовать себя под наблюдением у себя дома.
— Нет, но он любит наблюдать за тобой. Если он успел переделать так называемую камеру, прежде чем привел тебя обратно сюда, всего за несколько часов, если он удалил твой доступ к дверям, то, возможно, он установил что-то.
Мои глаза сужаются, пока я осматриваюсь вокруг.
— Есть место, где я уверена, он ничего не установил.
Я веду Мию через просторную, залитую светом гостиную с захватывающим видом на Манхэттен и огромный диван, на котором месяц назад нашла Эшли Уивер в ее откровенном рабочем наряде. Мы проходим в столовую с длинным столом и затем за угол. Когда альков с окнами во всю стену появляется перед нами, Миа улыбается. Это место хранит воспоминания о красивых, интимных моментах между мной и Джаксом, когда я еще была его «маленьким ангелом».
— Мне всегда нравилось это место, — говорит она, крепче обхватывая свою кружку.
— Это мое любимое место в пентхаусе, — говорю я, чувствуя болезненный укол в сердце. — Мы с Джаксом пережили здесь много красивых моментов. — Я изо всех сил стараюсь сдержать слезы, когда реальность сжимает мое сердце, как колючая проволока. — Наверное, уже никогда не переживем.