– Как-то сложно, нет? Тебя как зовут-то?
– Марк, – юноша протянул свободную руку.
– Виктор, – ответил продавец газет.
В неожиданном месте судьба, а может быть, обычная случайность свела Марка с человеком, который видел всё то же самое, что и он. Правда, относился к этому по-другому.
– Хочешь помочь? – спросил Марк.
– Хм, – Виктор задумался. – Почему бы и нет. Всё лучше, чем эта ерунда.
– А тебе не надо вначале их продать? – удивился Марк, глядя, как Виктор запихивает газеты в большую сумку.
– Ничего не будет. Всё равно я их уже не продам. Так куда идём? – он накинул сумку на плечи и с видом полной готовности стоял возле Марка.
– У отца в гараже есть верстак с инструментами. Думаю, вдвоём быстро управимся.
– Ты, я смотрю, упрямый, да? Мог бы плюнуть, и все дела. Ладно, пойдём.
Пока ребята шли по тяжёлым серым улицам Фалько, где из стороны в сторону сновали прохожие и проносились автомобили, оставляя после себя клубы дыма, они успели поговорить о многом. Марк узнал, что отец Виктора обладал достаточно суровым характером, который почти целиком направлял на свою работу. Он занимал должность директора типографии и следил за тем, чтобы всё было как положено. Правда, здесь Виктор сделал оговорку, уточнив, что, по мнению отца, «как положено» означает «как обычно». Ни страницей больше, ни страницей меньше, никаких новых станков – прежние хорошо работают и тому подобное. Сам Виктор, по мнению Марка, был очень странным человеком. Правда, странность заключалась в том, что он прежде не встречал никого подобного. Виктор всю свою сознательную жизнь относился к обычаям города, если их так можно назвать, абсолютно безразлично. Поначалу они казались ему глупыми, непонятными, но довольно быстро мальчик принял их как нечто само собой разумеющееся и совершенно неинтересное. Пусть ему и приходилось контактировать с внешним миром, выполняя те или иные обязательства, но жизнь Виктора строилась вокруг его внутреннего мира.
Это сильно удивило Марка, поскольку прежде юноша напрямую воспринимал себя как часть общества и не предполагал, что может быть иначе. А тут перед ним появился живой пример иного восприятия. Правда, Марк не мог принять позицию Виктора за чистую монету, поскольку не хотел стать безразличным к окружавшим его людям, но всё-таки важный урок он для себя извлёк.
– Тут ведь как всё обстоит, – уверенный тон Виктора никак не сочетался с его возрастом. – Что обычно говорят нудники, когда ты делаешь что-то «не так»? «Ой, не надо. Ой, какой смысл». То есть они считают тебя неправым, и на этом весь интерес к твоему мнению пропадает. А тебе хочется их в чём-то убедить и что-то доказать. Вот чего ты пристал к этому стулу?
– Я хочу убедиться, что могу сделать лучше.
– Ладно, неудачный пример. Скажем, ты левша и сидишь пишешь. К тебе подходит нудник и начинает как обычно: «Зачем левой? Это трудно, у нас всё под правшей». И что? Переложишь ручку в другую руку?
– Нет конечно. Мне удобно.
– Вот! – воскликнул Виктор, отчего несколько прохожих недовольно обернулись, но он не обратил на них внимания. – А раз ты не делаешь ничего плохого и тебе так удобно, то чего его слушать? Пусть себе бухтит. Ты же наверняка захочешь полезть что-то доказывать или предложишь смастерить стулья для шести персон!
Виктор был абсолютно прав в том, что Марк слишком близко принимал всё к сердцу. Обидой, злостью никак делу не поможешь, а только потратишь собственные силы. Юноше ещё только предстояло выработать собственную формулу.
Покинув пределы шумной улицы, мальчики свернули во дворы, где очень скоро пришли к длинным рядам ржавых покосившихся гаражей. Многие уже давно пустовали и служили в качестве склада для всяких ненужных вещей, о которых люди впоследствии забывали, оставляя тихо-мирно гнить. Под ногами валялись какие-то осколки, погнутые гвозди, иногда попадались бутылки. И если на лице Виктора было написано: «Мне это не нравится, но это не моя забота», то Марк чувствовал, как опять начинает злиться с немым вопросом: «Почему нельзя хотя бы не мусорить?» Добравшись до заветного гаража номер двадцать три, они с трудом смогли открыть просевшую дверь и пробраться внутрь.
Когда под потолком загорелась одинокая лампочка, кое-как освещая захудалое пространство, перед ними возник верстак, на котором валялись разные инструменты.