Секретарь мирового судьи выжидающе уставился на священника.
— Это всё, отче?
— У церкви нет претензий к этой юной особе, — подтвердил отец Шалый.
— А к боярину? — уточнил хозяин кабинета.
— Меня зовут Лучезар Серый! — произнёс я с нажимом.
Ответом стал небрежный взмах рукой.
— У церкви — нет, — качнул головой священник, — а назначить меру ответственности за членовредительство вы способны и сами.
— Несомненно! — подтвердил секретарь и спросил меня: — Настаиваете на формальном разбирательстве?
— Я соглашусь забыть о нападении и не выдвигать встречных претензий в обмен на проявление снисхождения к моему товарищу.
— Нападение, претензии, снисхождение… Слова, слова, слова! — покачал головой хозяин кабинета. — Но высказанная точка зрения мне понятна и чем-то даже близка. Пострадавший способен обратиться за компенсацией самостоятельно, администрации это дело не интересно!
Клац! И кандалы соскальзывают и с моих рук. Упали бы на пол, если б не подхватил.
— В свободной продаже таких не найти? — поинтересовался я, не спеша передавать их священнику.
— Неправомерное лишение свободы — тягчайшее преступление! — холодно ответил тот.
— Я бы сам с ними поработал.
Отец Шалый забрал у меня кандалы и буркнул:
— Подобные экзерсисы уместны на пике аколита, никак не раньше. — И обратился к хозяину кабинета ещё прежде, чем тот успел задать вопрос о Дарьяне: — С учётом смягчающих обстоятельств церковь готова передать отрока, обвиняемого в подготовке ритуального жертвоприношения, на поруки заморской администрации союза негоциантов.
Секретарь мирового судьи поджал губы.
— Это большая ответственность. Чего ради нам взваливать её на себя?
Дарьян с ответом не нашёлся. Он стоял и молча хлопал глазами, я не выдержал и легонько его пнул. Тогда только книжник судорожно сглотнул и выдавил из себя:
— Чего вы хотите?