Артефакт острее бритвы

22
18
20
22
24
26
28
30

Секретарь мирового судьи выжидающе уставился на священника.

— Это всё, отче?

— У церкви нет претензий к этой юной особе, — подтвердил отец Шалый.

— А к боярину? — уточнил хозяин кабинета.

— Меня зовут Лучезар Серый! — произнёс я с нажимом.

Ответом стал небрежный взмах рукой.

— У церкви — нет, — качнул головой священник, — а назначить меру ответственности за членовредительство вы способны и сами.

— Несомненно! — подтвердил секретарь и спросил меня: — Настаиваете на формальном разбирательстве?

— Я соглашусь забыть о нападении и не выдвигать встречных претензий в обмен на проявление снисхождения к моему товарищу.

— Нападение, претензии, снисхождение… Слова, слова, слова! — покачал головой хозяин кабинета. — Но высказанная точка зрения мне понятна и чем-то даже близка. Пострадавший способен обратиться за компенсацией самостоятельно, администрации это дело не интересно!

Клац! И кандалы соскальзывают и с моих рук. Упали бы на пол, если б не подхватил.

— В свободной продаже таких не найти? — поинтересовался я, не спеша передавать их священнику.

— Неправомерное лишение свободы — тягчайшее преступление! — холодно ответил тот.

— Я бы сам с ними поработал.

Отец Шалый забрал у меня кандалы и буркнул:

— Подобные экзерсисы уместны на пике аколита, никак не раньше. — И обратился к хозяину кабинета ещё прежде, чем тот успел задать вопрос о Дарьяне: — С учётом смягчающих обстоятельств церковь готова передать отрока, обвиняемого в подготовке ритуального жертвоприношения, на поруки заморской администрации союза негоциантов.

Секретарь мирового судьи поджал губы.

— Это большая ответственность. Чего ради нам взваливать её на себя?

Дарьян с ответом не нашёлся. Он стоял и молча хлопал глазами, я не выдержал и легонько его пнул. Тогда только книжник судорожно сглотнул и выдавил из себя:

— Чего вы хотите?