– Возьми на себя Эркли-старшую, – потребовал Хэллрой. – У тебя получится.
Чего?!
– Ты предлагаешь мне развлекать весноватую девку? – возмутился некромант. – Брат, давай сам как-нибудь.
Нет, давайте сделаем так, чтобы меня не трогали ни мизантроп, ни блондин-соблазнитель, ни – боже упаси! – темный властелин.
– Я инкуб, – с большим удовольствием напомнил Хэллрой, словно бы до дрожи гордился демоническими талантами.
– Да вот именно! – рыкнул Нестор.
– У меня принцип не связываться с девственницами, а от нее на милю разит невинностью.
Разит?! Как от умертвия, что ли? Чем, по его мнению, пахнет девственность? Судя по всему, ландышевым благовонием Катис. Я вдруг поймала себя на том, что по-дурацки обнюхиваю рукав платья.
Решительно отказываюсь испытывать неловкость за то, что никого не касается! Не то чтобы я хранила невинность для мужа. Брак меня не привлекал ни в каком виде, даже в виде призрачной возможности в очень далеком будущем. Я всегда была загружена учебой, и времени на необременительную интрижку или хотя бы на дружбу с привилегиями не хватало. Да и этой особенной дружбы не хотелось. Все мои приятели – отличники на всю голову и со всеми вытекающими. При взгляде на них возникает единственное желание: учиться, а не заниматься приятными глупостями. Ну, не завелись в академии Эсвольд сексуально-привлекательные ботаники, а двоечники обходили меня стороной. Наверное, опасались превратиться в зубрил.
– И ты предлагаешь связаться мне? – возмутился лысый. – Почему не Рису?
– Нестор, она дитя, – несколько заискивающе принялся сватать меня Хэллрой (сводник недоделанный). – Рис для нее староват, а ты жуткий. Дети до дрожи любят страшилки.
– Дитя?! – крякнул некромант. – Она не дитя, а натуральное порождение тьмы! Нет! Тьма милосердна. Порождение света! Бессмысленного и беспощадного. Эта девка упокоила Фердинанда! Понимаете? Мы с ним пять лет… душа в душу… а она пришла и одним взмахом руки… Без предупреждения!
– Ты сказал: одним взмахом руки? – мгновенно напрягся Ристад.
– Любуетесь видом из окна? – прозвучал рядом строгий женский голос, и он явно исходил не из зеркальца.
Едва не выронив самодельный шпионский артефакт, я захлопнула крышку и обернулась. В двух шагах от меня стояла высокая худая дама в черном застегнутом до подбородка платье. Она до смешного походила на бывшую учительницу арифметики в женской гимназии Глемина. Если бы не желтые глаза с вертикальными зрачками, приняла бы их за дальних родственниц.
Похоже, меня накрыла тетка Брунгильда, решившая после одинокого завтрака прогуляться по пустынным коридорам замка.
– Направлялась в смотровую башню, но вид оказался чудесным… – не моргнув глазом, соврала я и с мечтательно-придурковатой улыбкой обернулась к окну.
Как немедленно выяснилось, эстетическое удовольствие мне доставляли хозяйственный двор с темным прислужником, сметающим с брусчатки грязный снег, и потемневшая от времени пристройка со сломанной подводой, жалко скособоченной под деревянной стеной. Так себе, мягко говоря, красота.
– Особенно прекрасны морозные узоры на стекле, – нашлась я, указав на тонкую льдистую корочку. – Любуюсь и напеваю. Под нос. Разными голосами…
– Судя по всему, ты Эркли-старшая, – словно бы поставила диагноз ведьма, мгновенно переходя на «ты».