Он с такой скоростью оборачивается, что я не держусь на ногах. Скольжу по гальке и начинаю заваливаться назад. Андрей ловит. Прижимает. Оглушает сердечным стуком. До боли сдавливает.
— Это ты пойми, Кристина. Я не хочу видеть свою девушку такой. Не хочу, чтобы на неё все пялились, как на доступную дешёвку. И я, блядь, не хочу, чтобы это повторилось. Я не могу всегда быть рядом. — с давлением толкается лбом в переносицу. Обжигает утяжелёнными урывками дыхания лицо. Меня начинает крупнее трясти. — И я каждую ебаную минуту думаю о том, где ты и с кем. И к чему это приведёт. Я ненавижу тебя, Крис. Просто, блядь, до безумия ненавижу. — не отрываясь, качает головой. — Ты хоть представить себе можешь, что я чувствую, сидя за забором, пока ты разгуливаешь ночами в костюме шлюхи? — на возмущение ресурсов нет. Все уходят на то, чтобы дышать и заставлять сердечную мышцу сокращаться. — Можешь, Крис?! — настаивает мужчина. Отрицательно веду головой. — То-то же. Хоть на минуту поставь себя на моё место. Я боюсь за тебя.
— Андрюша. — толкаю всхлипом и прибиваюсь к его губам. Оборачиваю шею и скрываю на ней лицо. Только после этого и он притягивает к себе за талию. — Прости меня. — шелещу со слезами на глазах. — Я правда не думала, что тебя это так цепляет. Давай сделаем так: я больше не буду так одеваться, а ты перестанешь расспрашивать о том, что случилось.
Он с яростью тянет через нос кислород. Грудную клетку распирает на вдохе с таким давлением, что создаётся впечатление, что и мои кости от этого напора сейчас хрустнут.
— Почему ты молчишь? — вот, что спрашивает вместо любого другого ответа.
— Потому что не могу говорить. Поверь, это не мой каприз. Я защищаю свою семью. И больше никаких вопросов! — вставляю резко, как только он открывает рот. — Пообещай мне, Андрей! — он зло смотрит, скрежеща челюстями. — Пообещай!
Дикий с шумом выдыхает и немного расслабляется, но продолжает прочно удерживать меня.
— Обещаю. — хрипит обречённо и отпускает. — Пора возвращаться в часть, а то не успею на построение.
Молча одевается, собирает остатки еды и мусор. Я так и стою, наблюдая за ним. Ни сказать ничего, ни пошевелиться не могу. Кажется, что я что-то разрушила. Что-то очень хрупкое, уязвимое. Андрей закрывается, отстраняется, становится холодным. С полным безразличием занимается делами, даже не взглянув на меня. Зашнуровывает берцы, натягивает и застёгивает китель, набрасывает на голову кепку, берёт пакеты и только после этого, будто спохватившись, смотрит на меня из-подо лба. Мрачно так. Жутко. Ёжусь под его взглядом. Обхватываю плечи руками и растираю их, словно на землю вдруг обрушилась холодная ночь. И трясусь. Ничего с этим сделать не могу. Почему-то больно становится. Я его теряю? Теряю?
— Не плачь, Фурия. — просит, оставив пакеты и подходя ко мне. Только когда стирает пальцами капли слёз, понимаю, что плачу. — Извини, Манюнь. Я не стану больше спрашивать. — притискивает к себе, ласково водя ладонями по спине. — Просто я очень сильно тебя ненавижу. И мне больно за ту девочку, которую так жестоко лишили девственности. — вздрагиваю. Веду плечами назад. — Но больше тебе ничего не грозит. Я буду рядом. Защищу тебя ото всех. Но и ты должна…
— Хорошо. — соглашаюсь слишком быстро, и Андрей это понимает. С промедлением отпускает, но в глаза смотрит. Дробно вздыхаю и натягиваю на лицо улыбку. Как бы сложно ни было держать при нём маски — приходится. — Я сменю гардероб, раз уж ты так сильно ревнуешь. — выпаливаю весело.
Мужчина моего веселья не разделяет. Хмурится. Сводит лохматые брови вместе. Зубы всё так же в тугой сцепке.
— Ты прекрасно знаешь, что дело не в ревности.
— Я услышала тебя, Андрей. Пойдём, а то и правда опоздаешь.
— Кристина. — грубо цедит, схватив за запястье, когда уже перехожу на шаг.
Перевожу дыхание и оборачиваюсь. Со всей серьёзностью заявляю:
— Правда, Андрей, я понимаю. Я тебе обещала, что научусь слышать тебя, и я слышу. — отвожу взгляд, опустив голову вниз. — Я меньше всего на свете хочу пережить такое снова. Поверь… Просто… Просто так я защищаюсь. — развожу руками, мол, понимай, как хочешь. — Я не умею по-другому. И да, мне нравилось, как на меня смотрели, как мной восхищались, что меня хотели, но не могли получить. — тьма Андрея переходит на тактильный уровень. И вижу, и чувствую её. Она душит и пугает. — Но теперь мне это не надо. У меня есть ты, и во всём этом больше нет необходимости. — шагаю к нему, пока наша одежда не соприкасается. — Я хочу, чтобы только ты на меня смотрел, восхищался, хотел. Других мне не надо.
— Твою мать, Фурия. — выдыхает он, но больше ничего не сказав, выливает всю злость на мои губы.
По отвесной тропинке поднимаемся в мрачной тишине. Так же и до машины идём. Меня разбивает на части от желания любыми способами стереть последние полчаса нашей жизни и переиграть их по новой. Чтобы не было этого разговора. Мы вроде даже и не ссорились, но так ещё хуже. Слишком до черта осталось внутри. Кипит оно там, варится, множится, заполняет, травит и медленно-медленно убивает. Сейчас неощутимо, но в один момент просто грохнет сверху и размозжит. Уже возле машины хватаю мужскую кисть. Когда оборачивается, тыкаюсь лбом ему под подбородок и обнимаю.
— Не злись на меня, пожалуйста. — молю приглушённо.