— Да. — отвечаю искренне.
— Если бы мама была жива, то они остались бы вдвоём. И уверена, она бы обязательно меня поддержала! Сказала бы: «слушай своё сердце. Следуй за ним».
— А что оно говорит тебе сейчас? — спрашиваю всё так же тихо.
Царёва прокручивается ко мне и робко улыбается. Касается костяшками пальцев моей щеки. Мягко ведёт ими к губам и шелестит:
— Что оно не представляет, где брать силы, если тебя не будет рядом. Я хочу быть с тобой, Андрей. Со мной никогда не происходило чего-то подобного. Я влюбилась в тебя в ту секунду, когда увидела.
Не дышу. Совсем. Если это признание, то я понятия не имею, как на него реагировать. То, с какой тоской оно произнесено, мешает радоваться. Снова это желание укрыть в объятиях захлёстывает всё. Перекрывает любые другие чувства и мысли. И я обнимаю. Прячу в своих руках. Фурия замолкает. Только тяжёлое дыхание и сбоящий громкий стук в её груди выдаёт внутренний шторм моей ненормальной. Просто глажу её. Прибиваюсь губами к волосам и замираю. Кристинка оборачивает руками торс. Долго так сидим. Её лицо на моей шее. Там же ощущаю горячую влагу. И не понимаю, почему она плачет. Хотя нет. Понимаю.
— Крис, не плачь. — прошу глухо, но уверенно. — Всё наладится. Тебе надо больше времени, чтобы решить. Не торопись. Ты же знаешь, что я в любом случае приму любое твоё решение. — она кивает, не отрываясь от шеи. — Успокойся сейчас. Не думай об этом. Время есть.
— Его слишком мало. — выпаливает, вгоняя ногти в спину.
Кривлюсь от боли, но терплю. Вспоминается, как у Пахи на квартире думал, что когда-то у меня останутся только шрамы на память. Теперь нет. У меня будет она. Моя Фурия. Если она за мной на край света, то я готов за ней и за его пределы. Эта девочка часть меня, моя вторая половина. Отпустить её я не смогу. Никогда. Понимаю, что она именно та, что должна быть на всю жизнь. По этой причине не срослось у нас с Завьяловой. Она была «не той». Только Кристина Царёва должна идти рядом со мной по жизни.
До хруста костей, до остановки дыхания, до физической боли сжимаю её хрупкое тело и хриплю:
— Его достаточно. Но когда оно выйдет, ты будешь знать, что тебе делать.
— Обещаешь? — сипло толкает Крис, поднимая на меня переполненные слезами глаза.
Как я могу ей это пообещать, если сам не знаю, как мне поступить? Я не имею права просить её остаться и поехать со мной. Знаю, что и мне будет не так просто оставить семью, братьев, Даньку. Столько «если». Столько «но». Столько «а вдруг?». Впрочем, Фурии я говорю совсем другое.
— Обещаю, Кристина.
Она отодвигается и вытирает слёзы. Поворачивает голову вбок.
— Господи, чего это я реву? — выбивает со смешком. — Такая дура. Опять всё испортила. Всё так хорошо было, а на меня какая-то апатия накатила. — трещит, продолжая дёргаными движениями растирать лицо. Её трясёт. Внешне колотит. Не заметить этого невозможно. — Точно. У меня же скоро месячные начнутся, а меня перед ними всегда размазывает.
Спохватившись, кому всё это выдаёт, краснеет и скрывается за волосами. Я негромко смеюсь и подтягиваю Крис обратно на себя. Убираю за ухо вьющиеся локоны и кончиками пальцев утираю пропущенные капли. Фурия ещё гуще краснеет.
— Ты этого не слышал. — предупреждает зло. — И не видел. Я не плакала.
— Ты не плакала. — опускаю подбородок в знак согласия, но с трудом удерживаюсь от улыбки. Губы подрагивают. — И не говорила, что у тебя скоро месячные.
— Андрей! — прикладывает меня ладонями в грудачину в нехилой такой силой. — Не повторяй этого!