— Какого хрена тебе от меня надо? Свали, Савельский, пока ноги целы.
— А ты, смотрю, осмелела. Дерзить стала направо и налево. Гордая шлюшка.
Шагнув ближе, сдавливает пальцами подбородок. Каким бы мерзким не было его касание, не отталкиваю. Я всё выдержу.
— Я тебя не боюсь, урод. — продавливаю на частице «не». — Лапы убрал.
Растянув рот в жестокой улыбке, склоняет своё лицо к моему почти впритык. От хмельного дыхания голова кружится, а тошнота становится удушающей массой поперёк горла. Стискиваю в ладони ключи, готовясь нанести удар, если придётся. Больше я никогда не дам ему себя сломить.
— А ты, красотка, прихуела. Забыла уже, что твой папаша, а вместе с ним и ты, у меня в кулаке? Одно моё слово, и ты будешь принадлежать мне. — почти касается к губам. Поджимаю их и сверлю его взглядом. — Напомнить тебе, что случится, если не будешь послушной?
— Лучше я напомню тебе о Лене Калининой. — шиплю, не разжимая зубов. Хватка на подбородке становится крепче, но сам урод на несколько мгновений теряет спокойствие и поддаётся страху. — Или о Илоне Диоевой. А может быть, мне встретиться с Линой Авельевой? Сколько ей сейчас? Шестнадцать? Чем ты запугал этих девочек? Угрожал посадить их родителей? С одной, возможно, это и проканает, но не со всеми сразу.
— Ты хреново блефуешь. — рычит приглушённо, до боли вжавшись лоб в лоб.
— А ты рискни хоть пальцем меня тронуть и узнаешь, блеф это или нет. И поверь, Саша, я не только о них знаю. У меня год был, чтобы все твои трупы выкопать. И от них за версту несёт дерьмом. Как думаешь, поможет ли тебе папочка, когда узнает, что его драгоценный сыночек маньяк-насильник? И если с большинством из них ещё есть шанс выкрутиться, то что скажут правоохранители, когда всплывут связи с несовершеннолетними без их согласия? — прошипев это ему в лицо, с силой отпихиваю от себя, но не сбегаю, а дожимаю до последнего, чтобы у него не осталось ни малейшего желания приближаться ко мне больше, чем на сотню метров. — Если ты попытаешься навредить мне, моему папе или кому-то из этих девочек, то я всю твою подноготную солью в ФСБ и Следственный комитет по России.
— Ах ты тварь! — рявкает, готовясь к прыжку.
— Только, блядь, коснись её, и я тебя закопаю, пидор! — гремит Андрей с другого конца коридора. Сердце замирает на достаточное время, чтобы реанимация не помогла. Мужчина широкими быстрыми шагами подходит к нам и отшвыривает Савельского в стену. Поворачивает на меня голову через плечо и командует холодно: — Крис, жди в машине.
— Андрей, не надо. — цепляюсь пальцами в его предплечье и поднимаюсь на носочки. — Пойдём отсюда. Пожалуйста. — шепчу ему в затылок.
Он судорожно вдыхает, но отпускает Сашу. Хватает меня за руку и буквально волочёт к лестнице. Останавливается у крайней двери и заталкивает меня в комнату. Сдержано притягивает её за спиной и застывает, окутав тёмной аурой всё пространство. Даже шевельнуться боюсь, не говоря уже о том, чтобы хоть что-то сказать. Только сердце разбивается о рёбра, как волны о скалы — неумолимо и безвозвратно.
— Андрюша, пойдём на улицу, пожалуйста. — лепечу, протянув кисть к его сжатому до побеления кулаку, но коснуться так и не решаюсь.
— Это он, Кристина? — скрипит, не открывая глаз.
А голос такой пустой, безжизненный, убитый.
До крови вгрызаюсь в щёку и молчу. Наблюдаю за тяжёлыми подъёмами и стремительными спусками грудной клетки, обтянутой зелёной футболкой.
— Ответь, Кристина.
— Что?
— Это, блядь, он?