Я, как последний долбоёб, стою на месте, активно просчитывая все возможные последствия принятого решения. А через две минуты уже делаю то, на что в жизни не решился бы, не будь заражён раковой опухолью по имени Кристина Царёва — самопроизвольно покидаю часть, сдвинув в сторону пару подпиленных прутьев в заборе, что примыкает к зданию снабжения. Натягиваю на глаза кепку и короткими перебежками курсирую в сторону стоянки, стараясь избегать засвета камер и часовых.
Я, блядь, не думаю, что это только полбеды, и мне предстоит ещё и вернуться. Сейчас значение имеет только одно — добить, растоптать, уничтожить, отомстить.
Не заметить кровавого монстра невозможно. Если мыслить трезво, то для нас обоих было бы лучше, чтобы гарпия уехала, но она всё ещё на парковке.
На языке вертится тысяча колких, жестоких фраз, способных причинить Царевишне адскую боль. Но все они испаряются, стоит только залезть в джип и увидеть проклятые глаза, наполненные слезами.
С гулким хлопком притягиваю за спиной дверь. Царёва отрывает голову от руля. Стремительно вдыхает и орёт с промозглым отчаянием:
— Пришёл издеваться, да?! Давай! Вперёд! Скажи, что даже родному отцу я не нужна! Что никто меня не любит! Что такую тварь нельзя любить! Ну же! Чего молчишь?!
От муки, что пронизывает слова и хлёсткий голос, сжимается сердце. От соли, стоящей в глазах Фурии, скрипит душа. От горько-сладкого запаха плывёт мозг. Я больше не способен рационально мыслить. Совсем.
— Заткнись, Кристина! — гаркаю зло, ибо не могу слушать этот бред.
Толкаюсь вперёд и прижимаю к себе ядовитую стерву. Мотор дробит кости, когда кожей ощущаю её учащённое дыхание и сердцебиение. Она упирается кулаками в грудную клетку, намереваясь вырваться, но я сильнее давлю на лопатки и, мать вашу, мягко веду ладонями по спине в попытке успокоить её истерику и хоть немного притупить отчаяние, так ярко выражающиеся в выказанном жесте.
— Отпусти меня! Пусти! Пусти! — верещит Царёва, крутясь и извиваясь.
Мне хочется её ударить. Сильно. Заставить замолчать и перестать сопротивляться. Но вместо этого опускаю подбородок ей на макушку и хриплю:
— Ш-ш-ш… Тише, Фурия. Успокойся. — пробегаю пальцами по оливковой коже, дурея от того, какая она гладкая, эластичная и чертовски горячая. Ненормальная притихает, перебирая в пальцах складки кителя. Вжимается лицом мне в шею, сдвинув в сторону воротник. Мурахи, взбесившись, облепляют по всему периметру. Прочёсываю длинные шоколадные волосы, не переставая дотрагиваться до изящного тела. — Вот так… Спокойно. Всё наладится.
— Почему ты делаешь это? Зачем, Андрей? Чтобы отомстить? — сипит, ведя носом по шее. Касается губами, словно калёным железом. Сука, ещё немного, и внутренняя тряска выйдет наружу. Перебрасываю кисть на затылок и прижимаю голову к плечу, блокируя рвущие башню движения гарпии. — Ты же ненавидишь меня. Ненавидишь же?
Дёрнувшись сильнее, поднимает на меня лицо с огромными тигриными блестящими глазами и подрагивающими маковыми губами. Не удержавшись, провожу по нижней большим пальцем со слабым нажимом. Девушка перестаёт дышать.
— Ненавижу, Царёва. — подтверждаю, закрыв глаза. — Но это не значит, что я уподоблюсь тебе и буду добивать лежачего.
Стерва дёргается назад. Нехотя отпускаю её. Роняю руки вниз и сжимаю кулаки, преодолевая желание потянуться за ней и вернуть мелкую в объятия.
— Зачем ты пошёл за мной?
Отличнейший, мать твою, вопрос. Я и сам не знаю истинной причины своего поступка. Чего я хотел на самом деле и чем руководствовался, когда рванул за ней: всё-таки добить или утешить?
Прикладываю ладонь к щеке и устало растираю лицо, обдумывая её вопрос. Фурия не настаивает, чем нехило удивляет. Выжидающе смотрит, тяжело дыша. Небольшая грудь под тканью высоко поднимается на каждом вдохе. Пальцы скручивает в замок. Прихватывает зубами уголок губы. А я думаю над тем, как хотелось бы, чтобы это были мои зубы.
— Андрей? — шуршит негромко.