Она - моё табу

22
18
20
22
24
26
28
30

— Кристина… — выдыхаю, намереваясь остановить это безумие.

— Андрюша… — шуршит она собственным выдохом.

Открываю глаза, глядя на её раскрасневшиеся щёки. Лёгкий румянец ей пиздец как идёт. Фурия век не поднимает. Только тянется губами. И снова я сдаюсь ей. Добровольно возвращаюсь в плен, из которого едва вырвался. Наш мозгодробящий контакт набирает оборотов. Мы целуемся алчно и жарко. Царёва сменяет направление, повернув голову немного в бок. Несмотря на то, что самого колотит, её дрожь явственно ощущаю. Спускаю ладони на поясницу, нащупав резинку белья. Желание увидеть ненормальную в костюме Евы пробивает верхнюю шкалу. Дыхание учащается и дробится. Девушка расстёгивает две верхние пуговицы на кителе, проталкивает ладони под воротник. Обернув рукой узкую талию, перетягиваю Крис через консоль и усаживаю на колени. Веду пальцами от коленки выше, приподнимая подол свободного платья. Добравшись до середины бедра, замедленно перевожу на внутреннюю часть, продолжая целовать маковые уста. Ненормальная цепляется ногтями в запястье, останавливая поток выдаваемого мной сумасшествия.

— Нет. — качает головой, отдирая мою лапу двумя руками. — Этого не будет. Никогда.

Пока её слова медленно отрезвляют захмелевший рассудок, Царевишна возвращается на место водителя и поправляет платье. Заводит мотор, отвернувшись в противоположную сторону. Словно контуженный, вдыхаю. Выдыхаю дым, в который обратился кислород вместо углекислого газа. Она постукивает пальцами по губам. Подрывается. Врубает кондёр. Вжимаюсь в сидение, приходя в себя. Стерва садится полубоком и нетерпеливо выбивает:

— Мне пора ехать.

— Угу. — мычу, не разлепляя век.

— Я серьёзно, Андрей. Вылезай.

Ничего не ответив Фурии, покидаю салон. Глубоко, до разрыва лёгких, забиваю их кислородом. Сворачиваю пальцы в плотные кулаки. Ядовитый вкус и запах гарпии забивает все рецепторы.

Что это, блядь, такое было? Откуда это удушающее чувство разочарования? Желание продолжить начатое? Это не похоть. Она мне хорошо знакома. Сейчас происходит что-то совсем другое, не знакомое, не разгадываемое. Почему Царёва плакала во время поцелуя? Увидеть не дала, но не ощутить было невозможно. Это тоже была игра?

— Бля-я-ядь… — шиплю, бездумно и не пытаясь прятаться, шагая к дыре в заборе. — Чё за херотень?

Что со мной? С ней? С нами?

Насилуя себя вопросами, курю одну за одной, преодолевая пятьдесят метров. После случившегося мне настолько на всё похую, что готов забить на грозящую мне смертную казнь и не возвращаться в часть. Я бы так и сделал, но останавливает готовность отправиться прямо домой к Фурии и потребовать ответов.

Сдвинув в сторону прутья, пролезаю в дыру и оглядываюсь. С видимым облегчением выдыхаю, радуясь, что меня не запалили. Возвращаю забор в первоначальный вид и марширую прямо в казарму. Точнее собираюсь маршировать, но голос ротного замораживает тело на полушаге.

— Столько лет служу, а эту лазейку никто так и не заделал. Что же ты творишь, парень?

Глава 12

Куда ещё хуже?

— Предупреждал же, чтобы не ходил за ней. — будто с сожалением выдыхает Гафрионов, вышагивая вдоль стены своего кабинета. — Ни одна юбка не стоит того, чтобы загреметь в дисбат.

Я упорно молчу. Не вижу никакого смысла оправдываться и объяснять причину побега. Она, блядь, дочь нашего генерала. Если до него дойдут слухи о том, что между жалким сроканом и его чадом есть какие-то отношения, то дисбат покажется мне райским островом.

Стискиваю кулаки до хруста. Зубы скрипят. Желваки ходуном ходят. Старлей перестаёт мельтешить и останавливается напротив, глядя мне в глаза прямым холодным взглядом.