Уже скоро я почувствовал, как на мне расстегивают одежду, может, это и рубаха, и что-то теплое прикасается к груди. А! Ухо. Догадался, что мужик прислонился и слушает мое сердцебиение. Хочется пошутить, дернуться, напугать, но, увы. Лучше присмотреться к ситуации и хоть что-то понять. Пока не получается.
— Живой наш барин, — то ли разочарованно, то ли всего-то констатируя факт, сказал мужик.
— Так што-сь, Емельян Данилыч, живой, да? Так ташшить нужно, у тепло, — «стональщица» говорила уже вполне нормальным голосом.
— Эй, мужики! Телегу подгоните, да быстро! — раздавал распоряжения тот, кого я по голосу определил, как Емельяна Даниловича. — Митроха, до дохтору быстро лети, дозволяю барского жеребца взять.
Я не могу, конечно, возразить, но внутри зрел протест. Да кто этого Данилыча наделил полномочиями пользовать мое имущество, моего Эклипса? На чем я буду в Ростов ездить? На телеге? Бричке некрашенной? Остолоп старый!
ЧЕГО?
Что это такое? Откуда я знаю о каком-то жеребце по кличке Эклипс? Откуда я знаю, что так же звали коня Александра I, на котором царь-победитель въезжал в Париж? А, нет, это я как раз-таки знал сам. Но остальное?
В голове был сумбур, я не мог поймать ни одну из мыслей, а если какую-нибудь и получалось схватить за хвост, то она так ошарашивала, что я сам ее отпускал. В мозгу творилось… Вот, точно, словно рыба пошла на нерест, ее много, очень много, я хватаю одну, но она скользкая, хвостом мне по носу бьет, вырывается — и стремится к своим товаркам, чтобы быстрее метнуть икру, как-то завещает природа. Так и мысли бились, убегая от меня, но щелкали не по носу — будто бы саднило где-то во лбу.
«Да нежнее, дуболомы!» — подумал я, когда тело подхватили и бросили в телегу, как мешок с картошкой.
А еще в телеге этой до того перевозили явно не французские духи, а их антипод, если можно считать навоз противоположностью ароматной туалетной воды. Странно, но я уже давно не напрягался от разных специфических ароматов, на поле боя или в окопах, в штурмах всяких запахов нанюхаешься, и очень редко они приятные. Но тут… меня накрыла такая волна брезгливости, что хотелось взвыть. Странное для меня состояние. Что-то подкралось к мозгу, вроде бы уже схватил я ту рыбу крепко, чтобы подобраться к главному выводу о том, что тут к чему, но нет… Меня накрыли столь же вонючим тулупом, после еще одним, отчего стало покалывать тело, и я отрубился.
— Что скажете, господин дохтур? — вновь придя в себя, я услышал девичий голос.
Девичий… Да простят меня все девушки, знакомые и неизвестные, но бывают такие девчонки, что басовитый голос мужика покажется более приятным, чем такой вот, с хрипотцой, грубый… Я уже осознал, что могу открыть глаза, но не делал этого. Не знаю, что именно меня останавливало: опасение увидеть обладательницу столь оригинального, если для девушки, голоса, или понять, наконец, что произошло что-то необъяснимое.
Ну а мысли стали чуть медленнее путешествовать по мозгу, и я нашел тот подсак, чтобы вылавливать нужную рыбину из глубин сознания. Я попал! Перенесся, но пока еще не понять, куда. Или же перед смертью мозг человека вот так вот выворачивает любого умирающего, переносит сознание куда-то? И все происходящее временно. Сейчас я умираю от полученных ожогов, сгораю дотла, и это только минуты, но мозг замедлил восприятие времени и оберегает меня, послав в выдуманный мной мир…
Нет. Что-то в этой версии не так…
— Прошу простить меня. Безусловно, я не имею права вмешиваться в обстоятельства, но не поймите превратно, Настасья Матвеевна. А ваш батюшка знает, где вы сейчас? Не хотелось бы, знаете ли, попасть под гнев батюшки вашего, — говорил, видимо, тот самый «дохтур».
— Вы правы, это не ваше дело. Я благодарна вам, но если это всё, то прошу, господин Сапожков, — грубый женский голос был категоричен. — Вас отвезут, я знаю слуг Алексея Петровича, они меня слушают.
— Вас невозможно не слушать, — чуть слышно пробубнил доктор, а из-за того, что он был ближе ко мне, наверняка, деваха не услышала, что именно он там бурчал.
Да кто она такая, что тут распоряжается, да еще над моим телом корпит?
— Честь имею, мадмуазель Картамонова, — уже громче, с обидой в голосе сказал доктор, и я услышал удаляющиеся шаги.
— Саломея, курва бесполезная, ходь сюда! — «девица» так заорала, что я аж вздрогнул.