Но тот не отступал.
— Простите, барин, но у вас и так горе, пожар. Куда Вам ещё одно… — казак лишь чуть замялся. — И неприятность, стало быть, случится, когда проснется батюшка-то наш.
Я понял, на что намекал казак, сопровождавший Матвея Ивановича Картамонова. Буен мой крёстный отец во хмелю. Он всё-таки влил в себя контрольный стакан водки, эта порция и «сморила» крестного, а до того Матвей Иванович уже проявлял свою горячностью. Наверняка, если сейчас его разбудить, то будет, как медведь-шатун, кидаться на всех и каждого.
— Скажи, человек, а чего ж Настасья Матвеевна не приехали? — спросил я.
Не то чтобы я так сильно соскучился. Но помнится, какую заботу, искренние переживания она выказывала, когда я впервые её увидел.
— Может, я и не должен говорить вам, барин, токмо Анастасия Матвеевна нынче уже сговорена. И батюшка наш не хочет изводить девичье сердце, — пряча глаза, нехотя проговорил казак. — Она жа как завидит вас, так…
Наверное, он ждал от меня, что я сейчас дам какой рубль за такие сердечные сведенья. Но у меня пока что не так много тех самых рублей, чтобы раздавать чужим слугам. Вот была бы информация по Жебокрицкому, тогда бы щедро расплатился. Но больше, чем его пьяный хозяин, слуга вряд ли может знать о нашем с Картамоновыми общем соседе.
И все равно как-то не по себе стало от того, что Настасью Матвеевну так быстро предложили другому. Нет, для меня было бы слишком много счастья — связать свою жизнь с этой девушкой. «Много» можно было бы использовать не как фигуру речи, а как определение массы, и не только эмоции. Вместе с тем оказывается, что я — недостойная партия даже для Матвея Картамонова. А ведь отношение крёстного ко мне, как видно, очень даже душевное, как к родному. Что же говорить тогда о других соседях, которые, наверняка, многое знают и уже судачат за обедом и ужином, перемывают мне кости в досужий час.
Вот теперь, наверняка, смеются, что я скоро объявлю: бала не будет. Судят да рядят, скажу ли я это — или промолчу, струсивши. Хрен им! Не далее чем через месяц, черт меня дери, разошлю приглашения. Нужно поставить себя среди соседей и в губернии. Такое отношение ко мне, как теперь, неприемлемо.
И всё-таки пьянка на Руси — это основной канал коммуникации между людьми, особенно близкими. За то время, что мы потребляли водку, запивая квасом и заедая вареной говядиной и вяленым мясом, решены были многие вопросы.
Я бы поднял ещё больше проблем и попробовал бы вытянуть из Картамонова помощь и в иных делах, но уж больно сильно тяготел мой крёстный к алкоголю. Он просто не оставлял мне времени для обсуждения более широкого круга проблем. Я успевал выпить рюмку водки, как он уже вливал, как в бездонную бочку, в себя целый стакан этой жидкости. Впрочем, если бы подобное не происходило, то, скорее всего, на лавке лежал бы сейчас я, а не Картамонов. Или валялись бы мы в обнимку с друг с другом.
А так, сказав, чтобы я собирался и через четверть часа был готов ехать к Жебокрицкому, Матвей Иванович и сомлел. А я понял, что месть — это мое личное дело. Да, Картамонов, может, и суровый мужчина, и готов пустить кровь моему обидчику. Однако наследим мы с ним, если что, ой наследим! Тут же речь не только о законе, хотя, я уверен, кое-кто в Екатеринославе только возрадуется возможности через закон уничтожить меня. Дело еще и в обществе. Всё губернское сообщество помещиков разъярится. Так что нужно всё делать тихо, а не лихим казацким набегом.
И всё же душевный человек этот Матвей Иванович. Когда я, взяв гитару, купленную в Екатеринославе, ударил по струнам, решив проверить на Картамонове песню «Господа офицеры…», Матвей Иванович начал рыдать чуть ли не с первых строк. Он плакал не как ребёнок, а как человек, потерявший абсолютно всё, даже честь и достоинство. Казак не стеснялся своих чувств и меня и совершенно странным образом подкупал этим.
Я не люблю слёзы. А мужские слёзы и вовсе считаю чем-то вопиюще неправильным. А здесь даже проникся. Может, плакал этот казак как-то иначе… А что, если исполнить и другое? А как там в бессмертном музыкальном произведении? «Кольщик, наколи мне купола…» Я так и представляю, что во время исполнения песни Круга, на этих самых словах, выпивший Матвей Иванович рвёт в клочья свою рубашку с криком: «Век воли казацкой не видать». Да, разыгралась фантазия у меня, пока я наблюдал за тем, как «тело» грузят в карету, а оно, в свою очередь, сопротивляется и требует продолжения и новых песен.
— Господин Шабарин, — с придыханием в голосе обращались ко мне. — Это… всё было восхитительно. Я шла попрощаться с вами, сказать, что, действительно, не стану вас стесняться и отправляюсь к управляющему пожить, а тут… музыка, ваше исполнение…
Ну, как бы да… Я был неплох, лучше, чем в иной жизни, точно, тогда у меня и голос был грубее, да и не было его в певческом-то смысле.
Не знаю, не буду судить за все компании, но у нас во дворе среди пацанов чуть ли не каждый третий умел бренчать на гитаре, а каждый пятый что-то к этим переборам исполнял. А каждый десятый — это уже чуть ли не готовый к гастролям шансонье, хоть сразу на сцену выпускай. Я был из тех, что где-то посередке, тянулся к шансонье, при этом свысока посматривал на всех тех, кто только пробовал осваивать инструмент.
Гитару я обнаружил ещё на второй день после своего появления в этом мире. Попробовал семиструнку… Ничего толком не получилось. Но чем больше я бренчал, отдыхая от забот и пытаясь понять, где какая нота находится и как поставить тот или иной аккорд, тем легче пальцы ложились на струны. Будто сами вспомнили, как это должно быть.
А ведь я мог и не прикоснуться к инструменту. А теперь понимаю, что гитара — тоже оружие массового поражения, а на войне все средства хороши. Назовём мои проблемы и вызовы соседей войной, мне так ближе и понятнее. А если так, то есть лишь один вариант — побеждать! Вот чем я могу удивлять людей на балу? Правильно, не хоромами, так в том числе и песнями. Чем снискать к себе интерес у женщины? Чем пробиться через каменную защиту к душе мужчины? Правильно, той же песней «Господа офицеры» — этот знак качества, как оказалось, работает во всех временах и эпохах, где только есть русские офицеры.
Приятней было б спеть что-нибудь из Владимира Семеновича Высоцкого. Но и по юности, и когда я уже связал свою жизнь с армией, пришлось выучить и немало баллад. Нормальные пацаны, которые разучивали тайком от всех любовные песенки, меня поймут. Братве такого не споёшь, не примут. Но приболтать какую-нибудь девчонку — здесь без романтики не обойдёшься. Я же не такой, я, типа, романтик, мля! Послушай песню, там поэт за меня всё сказал! Ну, а после того, как добьёшься от девчонки награды, удовлетворишь то, чего так сильно требовал организм, можно всегда договориться: она не рассказывает про то, что я пою такие душевные романтические песни, а я не хвастаюсь перед пацанами, что у меня с ней что-то было.