— Семь рублей.
— Сто семь рублей, — вновь я не согласился с ценой.
— Господин Шабарин, если вы просто будете к любой цене прибавлять сто рублей, ценность вещи сама собой не вырастет, — нравоучительным тоном говорила купчиха.
— Я это понимаю. Но и вы, госпожа Тяпкина, не поняли того, что эта вещь, — я указал на лежащее между нами платье в красный горошек, — может стоить и десять рублей, и сто десять рублей. Эта стоит сто десять. Ну, у пусть семьдесят, я готов вам уступить даже так много, но не меньше.
— Странные у вас расчеты. Не может это платье стоить так дорого, — нахмурив брови, говорила Тяпкина.
Вот теперь верю! Сейчас передо мной точно купчиха, а не мещанка, пыжащаяся казаться дворянкой с образованием. Стоит Олимпия Степановна, руки в боки, чуть подалась вперед, лицо сосредоточенное, готовое к бою. А в за что происходят купеческие сражения? За прибыль, естественно.
— Позвольте, госпожа Тяпкина, взгляните на эту бирку! — я указал на пришитую тряпицу. — Тут написано «Ля Франсе». Вещь прямиком доставлена из Парижу. Сперва ее везли в Марсель, после — на корабле в Одессу. И все это только в запечатанном ящике, чтобы всякие шлемазлы не могли открыть и даже подсмотреть фасон. Взгляните, как качественно прошито, ровный шов, а вот здесь…
Шов, кстати, действительно был ровным. А вот модная ли? Эта характеристика была, так сказать, ценообразующей — и в ней, по крайней мере, можно покупателя убедить.
— В Париже только так и ходят. Да, вещь дорогая, — продолжал я. — Но сколько может стоить отличнейшая одежда из Франции? Корабль зафрахтовать нужно, оплатить доставку, хранение. Вот и цена. Хотите дешевле? Езжайте в Париж! А вот бирка… Она же золотом прошита. А что делать французам? Всякий турок так и норовит пошить подделку-подражание на истинную французскую моду.
— А турку-то зачем? — всерьёз озадачилась Олимпия.
— Да и ну его, турка-то. Вы прониклись, поверили? — я поднял бровь. — Это стоит семьдесят рублей. Поставьте эту цену, скажите то, что говорил только что я. И мы заработаем, — сказал я и, наконец, выдохнул.
— Так это всё — обман? — ахнула купчиха.
— Нет, но доказательств моим словам не существует, — сказал я уже тоном человека, уставшего спорить. — Конечно, мы можем заказать во Франции сертификаты подлинности, хотя ваша конкуренты готовы брать и без оных, но допустим!
При слове «конкуренты» купчиха чуть изменилась в лице.
— Бог с вами, с сертификатами. Я же вижу, что одежда дорогущая! Давайте так поступим… — Олимпия задумалась и выдала: — Таких платьев я в Екатеринославе не видела. Шали похожие носят, полушубки такие распространены, но вот платьев нет. Оттого, выходит, — она подняла пальчик вверх, — есть основание говорить об эксклюзиве. Поэтому я готова улучшить предложение, чтобы товар был только у меня в лавке, безо всяких конкурентов, господин Шабарин.
— Вижу в вас коммерческую жилу! Слушаю внимательно.
И купчиха озвучила свое предложение.
— Получается, мадам Тяпкина, что мы сейчас с вами определяем цену, но вы указываете ее сильно выше, создаете зазор для торга, дабы уступить покупателю. И то, что будет выручено сверх оговоренной суммы, вы предлагаете поделить: сорок долей мне, шестьдесят вам? — сформулировал я то, что только что минут десять, не меньше, пространно объясняла купчиха.
— Все верно, господин Шабарин, — улыбнулась Купчинха.
Она серьезно? Уже радуется? Думает, что я соглашусь на первое предложение?