— Все, сделал, Олимпия Степановна. Пристав придет уже скоро, — влетев, как ураган в магазин, отчитался Мишка.
А еще он топор с собой притаранил, Аника-воин, мля. Прописать бы лося этому запыхавшемуся салаге! Вот только он, наверное, сам может щелбанов мне надавать. Неделю уже занимаюсь, а результата серьезного не видать, все еще рыхлый. Нет, я понимаю, что работать над собой нужно много, и результат в этом деле нескорый, но хочется ведь не только ощущать себя мужиком, но и физически иметь возможность это доказать.
— И что ж ты нашептал приставу? — спросил я у Мишки.
Тот только смотрел на купчиху и ждал, видимо, от нее разрешения на ответ. Но растерянная женщина молчала.
Маньячина Мишка зло зыркнул на меня, проведя большим пальцем правой руки по лезвию топора, мол, вот щас так, дапо моему горлу. Стоит такой вразвалочку, с чувством превосходства, словно победил одним махом семерых богатырей. Комичный персонаж, прыщавенький, а еще и рябой, весь в веснушках. Видно, что хорохорится, отрабатывает зарплату, такой весь лучший из охранников, защитник. Или у него влажные мечты о Тяпкиной? Она пышка, но миловидная, может вызвать у молодого парня трепет и вожделение. Но это их дело, ну и ещё разве что мужа Олимпии.
— И всё же, сударь, меня терзают сомнения, — не унималась купчиха. — Ни в коем разе не обвиняю вас, но сомнения…
Меня терзают смутные сомнения: у Шпака магнитофон, у кого-то медальон — прямо-таки получалось, будто я какой-то авантюрист. Вряд ли дотягиваю до великого комбинатора, незабвенного Остапа Бендера, но, возможно, за вора-домушника Милославского, представленного в комедии Гайдая, сойду. Вот-вот! Разница лишь во времени. Там к Грозному прыгнули, я же прыгнул, скорее, в лужу с навозом и грязью. Еще и кольцо это…
Первым в магазин вошел сапог, потом появился его носитель. Словно чеканя шаг, как на плацу, лихо, браво, разглаживая свои зализанные усы вошел полицейский.
— Любезная Олимпия Степановна, к вашим услугам, — сказал пристав и залихватски щелкнул каблуками. — Сударь!
Я также удостоился внимания этого персонажа. Грудь колесом, фуражка чуточку, еле заметно, но свернута набекрень. Орел! Не иначе.
— Демьян Тарасович, вот у нас с господином Шабариным вышла неприятность, али приятность, — сказала Тяпкина и зарделась.
В воздухе так и повис вопрос, причем и у пристава, и у прыщавого, явно отягощенного издержками пубертатного периода Миши: «Какие это у вас приятности с Шабариным?»
— Господин пристав, — я поспешил перехватить инициативу. — Я нашел кольцо, хотел бы отдать его хозяину, ну или хозяйке. Вот, любезнейшая Олимпия Степановна и подсказала, что нету более уважаемого, знающего свое дело, верного слову служащего полиции, чем вы. Вот это кольцо, посмотрите.
Если бы вся это лживая лесть про самого-пресамого пристава, самого приставного из всех имеющихся, прозвучала не в присутствии купчихи, то вышло не так бы органично, а, скорее, неуместно. Но тут… Олимпия — явно звезда квартала, ну или приставу очень приятно нравиться каким бы то ни было женщинам. А вот мужу купчихи задуматься следует.
— Прекраснейшая Олимпия Степановна, — вновь крутанув ус, пристав обратился к хозяйке магазина. — Вы подтверждаете слова господина… э…
— Шабарина Алексея Петровича, — подсказал я приставу.
— Да, именно так. Прошу простить меня, сударь, — пристав резко кивнул головой.
Тяпкина посмотрела на меня, нахмурив брови, но быстро выдала:
— Прибыль пятьдесят на пятьдесят.
«Вот же курва!» — мысленно восхитился я.