Боже мой, зачем я во всё это ввязался? Надо было дальше снимать чужие углы! Целей бы был. Мало что проклятая какая-то квартира досталась, так ещё ипотека, будь она неладна. А ведь как давно классик учил: «не гонялся бы ты, поп, за дешевизной!», нет же, не слушаем! Сэкономил, твою-то мм…
Бабуля вернулась в комнату минуты через две, совершенно переменившись. Собственно, даже бабулей её называть уже не хотелось. Тётушкой, да и то лишь в качестве исключения. Она надела тёмный спортивный костюм, расчесала волосы и собрала их в пучок на макушке, нацепила на нос очки и стала совершенно иной женщиной. Они это от природы умеют, видимо. Женщины, в смысле. Творить подобные метаморфозы и меняться до неузнаваемости всего за пару минут. Жена вот то и дело так делает, да и мать её. Да что там: даже сестра младшая умеет. Того гляди и дочки обучатся.
Сев в кресло напротив меня, она выжидающе уставилась мне в глаза. Я упорно молчал, не зная, с чего начать столь щекотливый разговор.
На моё счастье, она взяла инициативу:
– Ну что, молодой человек, для начала давайте познакомимся. Меня зовут Мария Алексеевна. Не Марья, очень вас прошу. И уж тем более не «Лексевна»!
– Очень приятно, Мария Алексеевна. Я… меня зовут Борис. Борис Алексеевич.
– Тёзки по батюшке? Какая прелесть, – её интонации были холодны, а слова она «чеканила».
– Согласен с вами, – я мямлил, явственно ощущая себя на уроке, стоящим у доски. Точно учительница, возможно на пенсии. Такой эффект угнетения воли и психики на людей могут оказывать лишь люди этой профессии. Хотя гаишники ещё неплохо справляются. – Я это… Я поговорить с вами хотел. Я кое-что узнал из слухов, не буду врать, и дело в том, что…
– Где вы живёте, молодой человек? – перебила меня тётка. А в корень зрит, ты смотри — догадалась. Никакая она не больная, и близко нет.
– В сто двадцать шестой, на семнадцатом.
– Ясно. И что, вас тоже донимают?
– Совершенно верно! И именно об этом я и хотел бы вас расспросить, Мария Алексеевна! По слухам, у вас ровно те же проблемы, с которыми столкнулся я: непонятный скрежет в стенах, шум какой-то, го… голоса…
Я замолчал, проводив взглядом (лучше оставить без эпитетов то, каким именно был мой взгляд в этот момент) пролетавшую мимо книгу. Женщина это заметила и, обернувшись через плечо, устало взглянула на бардовый истрёпанный томик Пушкина, толщиной сантиметров в пять.
Вновь повернувшись ко мне, она устало вздохнула и резюмировала:
– Замахивается. Судя по вашей реакции, – она сделала паузу, в которую книга с громким хлопком впечаталась в стену и шлёпнулась на пол, шелестя страницами. – …до подобной стадии вы ещё не добрались?
– К счастью нет. Погодите, в каком смысле — ещё не добрались?!
– В прямом, молодой человек, в самом что ни на есть прямом. А что вас так удивляет? Уверена, с самовольным движением предметов вы уже сталкивались. Простите, но это практически написано у вас на лице. И практически лишь потому, что не на лице собственно, а на разбитой макушке. Я заметила след зелёнки, не отпирайтесь. Не болит?
– Спасибо, уже прошло.
– Ударились в момент испуга? Не тушуйтесь, молодой человек, со мной в первый раз произошло ровно то же самое! Мне даже швы накладывали.
– Меня как-то пронесло, меня только перевязали и шишка сутки продержалась. Сегодня по утру уже опала и пульсирующая боль ушла. Ну, почти ушла… Простите, у меня сразу возникает… целый ряд вопросов. Вы позволите?