— Нет, — качает он головой, допивая пиво. — Она родная дочь. Родители решили, что при их плотных графиках и частых разъездах одного ребенка будет достаточно, — он поднимает брови. — И тогда папа нашёл меня, — последнее заявление нарочито лёгкое, а боль, скрытая за этими словами, глубока.
— Тебе было тяжко? От того, что Куинлан родная, а ты приёмный?
Он раздумывает над ответом, отвернув голову и осматривая ресторан:
— Время от времени, думаю, я использовал это для получения выгоды. Но, узнав больше, понял, что мой папа не должен был приводить меня к себе домой в тот день, — он теребит этикетку на пустой бутылке. — Папа должен был сдать меня социальной службе, и Бог знает, что было бы дальше, потому как они — не самая эффективная организация. Но он так не сделал, — Колтон пожимает плечами. — Я вовремя вырос, чтобы понять, что они действительно любили меня, хотели меня, потому что, когда дошло до дела, они оставили меня у себя. Сделали частью своей семьи.
Я немного ошарашена откровенной честностью Колтона, потому что ожидала, что он уклонится от любых личных вопросов, как делает обычно относительно своих загадочных комментариев. Моё сердце разрывается от переживаний за маленького мальчика, которым он был. Я знаю — он скрывает потрясения, через которые прошёл, пока нашёл своё место в уже сложившейся семье.
— Каково это — расти с публичными родителями, на глазах у всей общественности?
— Полагаю, сейчас моя очередь вернуться к допросу, — шутит он, вытягивая и укладывая руку позади моего сиденья, и лениво накручивает на палец прядь моих волос. — Они приложили все усилия, чтобы изолировать меня и Куин от всего этого. В то время СМИ не были такими всемогущими, как сейчас, — пожимает плечами. — У нас были строгие правила и обязательные семейные ужины воскресными вечерами, когда папа не был в отъезде. Для нас кинозвёзды, приезжающие на барбекю, были просто Том и Рассел, как и любые другие люди, которых приглашают на семейную вечеринку. Мы не знали их никак по-другому, — он широко улыбается. — Боже, потом они испортили нас гнилой правдой, пытаясь наверстать упущенное за прошедшие с детства годы.
Колтон замолкает, когда приносят наш заказ. Мы благодарим официантку, добавляя приправы к нашим бургерам, и каждый погружён в свои мысли. Я удивляюсь, когда Колтон продолжает рассказ о своём взрослении.
— Боже, я был для них сущим наказанием, — признаётся он. — Постоянно создавал разного рода проблемы, последствия которых им приходилось разгребать. Не слушался. Восставал против их воли — на самом деле, против всего — когда у меня был хоть малейший повод.
Я откусываю от своего бургера, издавая довольный стон. На его лице мелькает улыбка:
— Я говорил тебе, что они лучшие!
— Божественно! — Я дожёвываю. — О-о-очень вкусно! — Вытираю уголок рта салфеткой и продолжаю выпытывать из Колтона информацию. — Итак, почему Донован? Почему не Уэстин, например?
— А почему Ас? — наносит он контрудар, сверкая мне воинственной усмешкой. — Почему не сладкий кексик или красавчик?
Я изо всех сил стараюсь не расхохотаться от слов, слетающих с его губ. Вместо этого склоняю голову, уставившись на него глазами, полными веселья, и морщу губы. Мне давно было любопытно, сколько времени ему понадобится, чтобы задать этот специальный вопрос.
— Сладкий кексик из твоих уст звучит особенно неподходяще, — смеюсь я, в конце концов, и опираюсь локтями о стол, уронив голову на руки. — Ты уклоняешься от моего вопроса, Ас?
— Неа, — он откидывается на сиденье, не отрывая от меня взгляда. — Я отвечу на твой вопрос, когда ты ответишь на мой.
— Поиграем в игру? — Я выгибаю брови. — Покажи мне свой, и я покажу тебе своё?
В глазах Колтона загораются вызов и развлечение.
— Детка, я уже видел твоё, — произносит он, сверкая ослепительной усмешкой, перед тем как сократить между нами расстояние и прильнуть губами к моим губам, а затем отстраниться прежде, чем у меня появился бы шанс по-настоящему погрузиться в поцелуй. Моё тело гудит от отчаяния и возбуждения одновременно. — Но я был бы счастлив увидеть сегодня весь комплект целиком.
Мои мысли затуманены, а бёдра напряжены; от словесного столкновения между нами разливается сексуальное напряжение. Когда я понимаю, что уже могу говорить не предательски звучащим от его влияния на моё тело голосом, я продолжаю: